Звезда второго плана - Георгий Ланской

Ленка медленно поднималась, глядя на Марину безумными, немигающими глазами.

– Лен, я сейчас тебе все объясню…

– Ах ты, сука, – прошипела Ленка. – Подстилка! Дрянь! Еще подругой называлась!

Опрокинутый стул загромыхал по кафелю.

Залевский строго посмотрел на Ленку и лениво сказал:

– Пошла вон отсюда, шалава.

– Это я – шалава? – взвизгнула Ленка. – Ты на свою Мариночку ненаглядную посмотри! На честную и святую, которая хачикам за контракт отсасывает! Чего ты глаза вытаращила? Думаешь, я теперь молчать буду?

– Леша, выгони ее, – всхлипнула Марина. – Что она несет такое? Приперлась тут, истерики закатывает…

Залевский схватил упирающуюся Ленку за грудки и вытолкал в прихожую.

Она визжала и упиралась, выкрикивая в адрес Марины непристойную брань.

Та сидела на кухне, зажав уши. Залевский отпер дверь и вытолкал Ленку наружу. Следом полетел полушубок, потом сапоги.

Дверь захлопнулась.

– Шарф отдайте, суки! – плакала Ленка.

Дверь не отпиралась.

Она колотила в нее еще несколько минут, а потом пошла вниз по ступенькам, размазывая слезы и косметику. От обиды и борьбы ей стало жарко. Не застегивая полушубок, она добрела до первого этажа и вышла на улицу.

– Эй! – послышалось сверху. Ленка задрала голову. С балкона шлепнулась ее сумка, перевязанная шарфом, угодив прямо в лужу.

– Уроды, – пробурчала Ленка, подняла сумку, развязала мокрый шарф и сунула его в карман.

Ее колотило от ярости.

Во дворе было темно. Фонари еще не зажгли, хотя приземистые тучи стерли все закатные краски. Под ногами хрустел лед. Ленка шла, не разбирая дороги, пошатываясь и спотыкаясь, не очень-то обращая внимания на происходящее вокруг. Двор-колодец был пуст, и только за железными воротами маячила какая-то скособоченная фигура. Ленка вышла за ворота, вдохнула и решительно направилась к узкой арке, в конце которой виднелась шумная, переливающаяся огнями улица.

Кто-то дернул ее за воротник.

Не успев опомниться, она оказалась прижатой к стене. Прямо перед ней возникло безумное лицо с восточными глазами странного бутылочного цвета.

– Ма-аленькая, ма-аленькая, – промяукал вкрадчивый голос, а холодный металл погладил ее по щеке.

Ленка на миг оторопела, а потом с силой оттолкнула от себя незнакомца.

– Помогите-е-е! – закричала она. – Помоги…

Ее ужалило в живот раскаленной иглой.

И еще.

И еще…

Воздух в легких вдруг кончился, словно его там и не было никогда, а в глазах закрутилась красная пелена, затопив их до самого верха.

Обмякнув, она медленно сползла по стене в грязный, утоптанный сотнями ног снег и, поскуливая, забила ногами, зажимая багровый ручей, стекающий по рукам вниз…

На свой день рождения Егор получил от отца в подарок фитнес-центр.

Мартовская Москва была ужасна. Она еще сама не понимала, хочется ли ей весеннего тепла или все-таки лучше остаться под привычным снежным покрывалом? Оттого и колебалась, то утопая в слякоти, то застывая, как Снежная королева… Народ уходил из дома в зимних сапогах, а вечером шлепал по лужам, проклиная резко континентальный климат.

Москвичи завидовали южанам. Вон как у них хорошо: уже вишня цветет, люди гуляют в майках и босоножках!

Южане облизывались на московские зарплаты, втайне ненавидя столичных жителей, которые там «понаоставались»…

Егор, который жил в Москве на правах столичного жителя, весне радовался, а вот дню рождения не очень.

Праздники он не любил.

Привычка выступать на коропоративах убила то щемящее чувство, рождавшееся ежегодно в конце марта, когда он предвкушал появление гостей, подарков и сюрпризов. В прошлом году он был настолько загружен работой, что даже не вспомнил о празднике. А когда его поздравили прямо на корпоративе, он автоматически начал искать в толпе юбиляра, дабы обратиться к нему с приветственной речью.

Работы стало много. Очень много! Просто до ужаса.

С тех пор как он освободился от Аллы, в жизни появился какой-то провал, разрастающийся в сердце с угрожающей быстротой. И чтобы ликвидировать эту брешь, Егор стал заваливать себя работой и мимолетными романами.

Сегодня блондинка, завтра брюнетка.

«Привет. Ты отлично выглядишь. Что ты делаешь сегодня вечером? Спасибо, ты была просто супер! Я непременно тебе позвоню».

Иногда он перезванивал, иногда нет.

Все зависело от степени занятости.

График теперь составляла помощница, влюбленная в него слишком явно, чтобы позволять себе какие-то вольности. Запутавшись в расписаниях, составленных чужими руками, Егор послушно ехал куда-то, снимался в передачах, автоматически заучивал сценарии, в тоскливой панике понимая, что вне этого хаоса жизни попросту нет.

Последствия бешеных декабрьских недель не замедлили сказаться.

С трудом отработав до Рождества, Егор однажды проснулся в постели от диких межреберных болей.

Единственным, до кого удалось дозвониться, был отец.

– Ты с ума сошел? – ворчал Боталов. – Разве можно столько работать?

Егор вяло пожимал плечами.

В частной клинике неврозов, куда его доставили после истерического звонка Боталова министру здравоохранения, было стерильно и не слишком уютно. Белые стены и мебель давили на глаза, вызывая стойкие ассоциации с моргом.

– А что еще делать? – равнодушно спросил Егор. – Ты сам сколько работаешь?

– Я, в отличие от некоторых, умею расслабляться, – назидательно сказал Александр. – А ты? Ночью на корпоратив, утром на съемку, пожрать, поспать некогда. Ты же зеленый уже совсем, как фикус! И такой же тощий…

– Сам ты фикус.

– Поговори мне еще…

Телевизор на стене показывал какую-то муть.

Сериальная героиня картинно плакала в ладошки, а сериальный герой ее фальшиво утешал, как это было прописано по сценарию. После них должны были выйти в эфир новости, а потом – новый фильм от известного режиссера из Голливуда, где, в отличие от родного отечества, снимать умели и кино, и сериалы. Егор апатично размышлял, что записанных программ кулинарного шоу осталось недели на две, а потом – либо выходить на работу, либо ставить в эфир повтор, либо искать нового ведущего.

Уходить из программы не хотелось, хоть плачь.

– Спишь нормально? – поинтересовался отец.

Егор кивнул.

Он и на самом деле спал отлично.

Полежав в первый же день под капельницей, он заметно приободрился, а потом и вовсе проспал двое суток как убитый.