Эффект Лотоса - Триша Вольф

На экране светится имя Риса.

В груди расцветает ноющая боль. Я перевожу звонок на голосовую почту и прохожу через стеклянные двери.

К тому времени, как администратор вызывает врача, я довожу себя до эмоционального состояния, соответствующего моему потрепанному внешнему виду. Для меня это редкое состояние, и когда я вижу приближающегося доктора Лоуренса, меня уже трясет.

— Вы меня помните? — спрашиваю я.

Темные волосы с прожилками серебра, гладкая бронзовая кожа, доктор выглядит именно так, каким я его помню. Эта часть моей памяти невредима.

Он наклоняет голову, изучая меня.

— Да, мисс Маркс. Чем я могу вам помочь?

Я сглатываю боль.

— Зачем вы отредактировали мою карту? Кто вас попросил?

Я научилась этой технике у Риса. Большинство людей захотят сказать правду, если вы дадите им возможность свалить вину на другого. Задайте вопрос, на который хотите получить ответ, а затем подскажите им, как снять с себя вину.

С доктором Лоуренсом эта тактика может не сработать. Его умные глаза в замешательстве прищуриваются.

— Мне очень жаль, но я не знаю, что…

— Когда на меня напали, я была беременна, — перебиваю я. — А когда выздоровела, уже нет. Я читала свою карту. Много раз. Никакого упоминания о беременности. — Скажите мне, что я не сошла с ума. — Итак, либо я была беременна, либо нет. Так что?

Он вздыхает.

— Мисс Маркс, я целитель. Я дал клятву не причинять вред. Однако вы должны понимать, что иногда определение того, что такое вред, может быть размыто. — Он машет рукой в сторону ряда сидений.

Когда персонал больницы уже не может нас услышать, он продолжает:

— После консультации с психологом ваши родители посчитали, что с точки зрения вашего душевного состояния, в ваших интересах, нам не стоит сразу рассказывать о всех деталях беременности.

Беременность… Страх подтвердился, на короткое время я забываю, как надо дышать.

— Поскольку срок был совсем маленький, — продолжает доктор, — я предположил, что вы, возможно, даже не знали о ребенке. Но, — подчеркивает он, — мне сказали, что вам все расскажут во время реабилитации. Так что да, я согласился с рекомендацией другого врача, основанной на вашем душевном состоянии и процессе выздоровлении. Но я не редактировал вашу карту и не рекомендовал вашим родителям скрывать от вас потерю ребенка.

Я качаю головой.

— Но как же детектив Даттон? Разве ему не нужно было знать правду? Для расследования?

Его добрые глаза темнеют.

— Поскольку моим пациентом были вы, мы заранее обсудили все детали дела, которые потом сообщили следователям.

Черт. Врачи — это не правоохранительные органы. Они не думают о мотивах. А не зная о своей беременности, я не могла дать согласие на то, чтобы рассказать следователям о ребенке.

Прискорбная уловка-22[5], скованная бюрократизмом.

Доктор Лоуренс кладет руку мне на плечо.

— Если хотите, я могу отправить по электронной почте вашу карту со всеми данными. Просто заполните форму запроса на стойке регистрации.

Мои родители препятствовали расследованию. Утаив беременность от детектива Даттона, они непреднамеренно скрыли мотив моего убийства.

Но как бы я ни была из-за них расстроена, когда я покидаю больницу, есть только один человек, от которого я хочу получить ответы.

 *** 

Арендованная машина припаркована на стоянке отеля. Кондиционер подает теплый воздух, отчего окна запотевают, в то время как по лобовому стеклу стекает дождевая вода. Снаружи мрачно и серо, небо затянуло чернильным облаком. Часы показывают 19:24, но кажется, что уже позднее.

Я боюсь покидать безопасное пространство автомобиля. Столько всего выяснилось, раскрылось…неужели прошел всего день?

И снова мне кажется, что время издевается надо мной.

Рис звонил трижды. Оставил три сообщения. Я не прослушивала их, опасаясь, что от знакомого, мягкого звука его голоса меня покинут последние силы. Где-то по пути из больницы в отель я почувствовала, что гнев на него — полностью оправданный гнев — утихает, как будто буря утихомирила мою ярость.

Теперь я промокшая, замерзшая, голодная и просто… измученная.

Я хочу свернуться калачиком на кровати и забыть об окружающем мире и всех его невзгодах… но для этого мне придется столкнуться с Рисом.

А сейчас у меня нет на это сил.

Я выключаю двигатель и откидываю сиденье, решив устроиться спать прямо здесь, в машине. Но, как бушующий шторм за окном, в голове всплывают подробности моего дела, не давая уснуть.

Это реальность, с которой я пока не хотела сталкиваться. Я не примирилась с потерей ребенка, которого больше никогда не смогу иметь. Мой убийца забрал не только этого ребенка, но и лишил возможности стать матерью в будущем.

Эта боль слишком сильна, чтобы ее можно было осмыслить в данный момент.

Я боюсь, что перестану дышать.

Вместо этого я вырываюсь из глубин гнева, уцепившись за эту злость и не уступая. Гневом легче всего управлять, когда пытаешься обрести контроль. Я думаю о своей доске убийств, об именах, связанных с нападением.

Я хочу верить, что настолько огромную тайну невозможно сохранить — и все же я знаю, что это неправда. Самые темные и сокрушительные секреты — это те, которые мы поклялись хранить в тайне, даже когда они медленно убивают.

Итак, кто все знал? Кто мог хранить такой секрет?

Мои родители. Убедившие врача соблюдать конфиденциальность.

Дрю. Не проронивший ни слова о беременности. Логично. Скорее всего, его адвокаты сказали ему, что забытая беременность — лучшее, что могло с ним случиться.

Челси. Желая поддержать будущего мужа, без колебаний опровергает слухи о беременности. Чем меньше скандалов, тем лучше.

Кэмерон. Она знала?

Я пытаюсь напрячь память. Я все еще с трудом вспоминаю часы, предшествующие смерти, и не могу доверять каким-либо восстановленным воспоминаниям.

Если Кэмерон знала, то унесла этот секрет в могилу. Может, поэтому она занервничала, когда я появилась у нее дома и потребовала, чтобы она рассказала мне о том дне в больнице.

Я чувствую укол вины. Может, если бы она рассказала мне раньше, я бы смогла ее защитить. Возможно, она была бы жива.