Восемь. Знак бесконечности - Ульяна Соболева

– Это Ли. Подруга Кэт.

– Пиарщица?

– Она самая…

Алекс перевел взгляд на Ферни и судорожно сглотнул.

– Я спал с ней. Последние несколько недель. Недавно она позвонила мне. Сказала, что приедет и не приехала, а я даже не перезвонил.

– Кэт знала?

– Нет.

Алекс шумно втянул воздух и сплюнул на землю.

– Но я хотел, чтоб узнала. Это Ли не хотела. Шифровалась.

– Теперь точно узнает, Ал… И не только она, мать твою.

Но Алекс сейчас думал не об этом, а том, как он скажет об этом Кэт.

* * *

Он смотрел издалека на суетящуюся толпу и пил минералку из зеленой прозрачной пластиковой бутылки. В наушниках играла классика. Шопен. Мама всегда говорила, что умные люди слушают только классику, а не позорное завывание бездарей. А еще мама учила его не сорить и не следить. Убирать за собой. Сейчас она была бы им очень недовольна. Старая сука орала бы на него и говорила, что он тупое дерьмо, которое только и умеет разводить вокруг себя грязь. Это подарок, мама. На твой день рождения. Нет. Он не тупое дерьмо, он-то как раз все хорошо придумал. Итальянская сучка слишком много видела и за это лишилась глаз. Она была порочной дрянью, которая никогда бы не очистилась. Грязной-грязной порочной дрянью, которая спала с кем попало. Писала ему, а сама трахалась с копом. Шлюшкой. Вот кем она была. Больше она не будет ни с кем трахаться, ни видеть, ни слышать, ни разговаривать. Он отрезал ей уши, язык и выколол глаза.

Когда привез ее к себе, связанную, с заклеенным скотчем ртом, она что-то мычала, отвратительно ныла и скулила. Он не любил, когда они шумят, вколол ей лекарство и ждал, что она замолчит. Замолчала. Они все замолкают. Он любит эти моменты, когда они все видят, слышат, понимают и ничего не могут сделать. Смотрят на него, как на Бога, с ужасом и пониманием своей ничтожности. Жалкие, как насекомые под ногами. Им страшно. Они не знают, что он с ними сделает, а он знает. Он это знает еще до того, как они попались.

Он не хотел ее убивать. Она ему не нравилась. У него на нее не стоял. Не в его вкусе. Но она сама виновата. Совала свой нос, куда не надо, лгала. Он ненавидит ложь. Он пытался отыметь эту тварь, но не смог. Зато он кончил, когда она подыхала, подвешенная к потолку, и дергалась, как мерзкий червяк. Он спустил прямо в штаны. Только проклятый бомж все испортил, заорал как резаный. Откуда он только взялся? Еще одно грязное отродье испортило развлечение. Если бы у него было время, он бы уничтожил всех этих недолюдей, всю грязь. Чтоб было чисто везде.

Он мог бы любоваться грешной Венерой еще несколько часов и запоминать все детали, любовно фотографировать в своей памяти, чтобы потом перебирать эти воспоминания. И да, он развел грязь, чтобы показать, какая она была испачканная. Не то, что его ангелочек… проклятый, долбаный ангелочек с белыми кудрями, невинным взглядом и полными губами. Ангелочков нельзя убивать грязно, их нужно любить… как он любит ЕЕ. До сих пор, несмотря на все зло, что она ему причинила, он ее любит и ищет. Она даже не знает, как сильно он одержим ею, потому что эта лживая тварь любить не умеет. Она его обманула. Обещала и бросила. Променяла на другого. Ведь она понимает, как была не права? Понимает. Он помогает ей понять и покончить с этим самой. Искупить свою вину и попасть в рай. Его ангелочек всегда попадает в рай. Она должна благодарить его за то, что он дает ей такую возможность. Она, мать ее, должна его благодарить бесконечно. Интересно, они догадаются, что это тоже он, или нет? Эти тупые людишки, которые привыкли мыслить стандартно и загонять всех под одну планку? Им хватит ума? С их психологами, экспертами, аналитиками. Под какие рамки они подгонят его? Только что он нарушил их логическую цепочку и теорию повторения. Впрочем, он оставил им подсказку, как и всегда. И будет смотреть со стороны: найдут они ее или нет?

Я никогда раньше так не рассматривала мужское тело. Мне это даже в голову не приходило.

Из-за плотных штор пробивались слабые лучи света, и они бросали блики на золотистую кожу Данте. Какой необычный цвет, именно тот, когда нет красноты, а именно идеальная эластичная поверхность кожи, под которой застыла жидкая ртуть. Внутри то поднималась волна восторга, то замирало сердце от осознания, что все может закончиться именно здесь и сейчас. Мы уснули на полу. Абсолютно голые. Не осталось сил дойти до постели. Я никогда не подозревала, что внутри меня живет развратное существо, какое-то голодное животное, изнывающее от похоти, но, тем не менее, это действительно так. Данте разбудил эту спящую чувственность, и она ураганом вырвалась наружу.

Сейчас, наблюдая за ним, я продолжала чувствовать такое же возбуждение, что и накануне вечером. Словно голод усилился во сто крат, и я даже понимала причину этого. Теперь он осознанный. Я знаю, что он может мне дать, знаю, что может заставить испытать, и внутри снова скручивалась невидимая пружина.

Не удержалась и провела ладонью по его груди. Под пальцами сталь, но она кажется очень горячей на ощупь, твердой и горячей. От него восхитительно пахнет парфюмом, табаком и его кожей… от него пахнет сексом. Звериной похотью и вдыхая, я ощущаю, как она переходит мне, как бежит под кожей. Он трахал меня ночью по-разному – иногда яростно, иногда нежно. Размеренно, одинаковыми, глубокими толчками. При этом все время смотрел в глаза, словно, для него жизненно важно было видеть мой взгляд. Светло-серый сплав стали его радужек завораживал глубиной и насыщенностью. Обычно мужчины смотрят на грудь и даже туда, где их член входит и выходит из женского тела, а он именно в глаза, и это заводило меня, заставляло извиваться под ним и тоже смотреть, словно мы трахаемся даже взглядами, словно в глубине моих зрачков самое развратное порно, какое только можно увидеть. И в такой момент ты не безлика, ты не просто тело, которое имеют и смотрят, как колышется грудь в такт толчкам, а смотрят именно на тебя, в тебя. И я уже не могу назвать это просто похотью… Данте берет и мою душу, он проникает в меня везде… и когда я кончала, я кончала душой, а не телом. Под властное:

– Смотри на меня… Смотри…

Краска бросилась в лицо, когда я поняла, что Данте не спит, а наблюдает, как я его рассматриваю.

– Соответствую книжке по анатомии, а, доктор? Или вы нашли патологии?

– Я – психолог, а не хирург или патологоанатом, – усмехнулась и начертила кончиками пальцев у него на груди квадрат, потом треугольник.

Он перевел взгляд на мою шею, потом на голую грудь и провел кончиком пальца по соску. Медленно. Очень медленно.

– И как? Ты уже поставила мне диагноз?

Мое дыхание участилось, я смотрела на его палец с аккуратно подстриженным ногтем, на то, как он описывал круги вокруг возбужденного соска. Внизу живота появилось болезненное ощущение пульсации, нарастающее с каждым круговым движением.

– Нет.

– Нет?

Пальцы сильно сжали сосок, и меня прострелило электрическим током, глаза невольно закатились, и между ног стало влажно и горячо. Это какое-то безумие. Наваждение. Я не хочу настолько пагубно от него зависеть. Я не хочу стать одной из женщин Данте Марини. Одной из повернутых на нем женщин.