Поход Наполеона в Россию - Арман Луи Коленкур

Неаполитанский король и князь Невшательский подъехали с противоположных сторон к этим редутам и присоединились к императору, который удостоверился, что русские занимают позиции и что многие корпуса не только не отступили, но сосредоточиваются вместе и, по всей видимости, собираются прикрывать отступление остальных войск. Все следовавшие одно за другим донесения говорили, что наши потери весьма значительны. Император принял решение. Он отменил приказ об атаке и ограничился распоряжением поддержать корпуса, ещё ведущие бой, в случае, если бы неприятель попытался что–нибудь сделать, что было маловероятно, ибо он также понёс громаднейшие потери. Сражение закончилось только с наступлением ночи. Обе стороны были так утомлены, что на многих пунктах стрельба прекратилась без команды. Бойцы ограничивались тем, что наблюдали друг за другом. Ночью император перенёс свою ставку в тот пункт, где он остановился в начале сражения, — перед редутами.

Ещё никогда мы не теряли в одном сражении столько генералов и офицеров. Успех оспаривался с таким упорством и огонь был такой убийственный, что генералы, как и офицеры, должны были платить своей жизнью, чтобы обеспечить исход атак. И днём во время сражения, и ночью для раненых делали всё, что могли, но большинство жилых помещений вблизи поля битвы загорелось во время боя, и поэтому многие перевязочные пункты провели ночь под открытым небом. Пленных было мало. Русские проявили большую отвагу; укрепления и территория, которые они вынуждены были уступить нам, эвакуировались в порядке. Их ряды не приходили в расстройство; наша артиллерия громила их, кавалерия рубила, пехота брала в штыки, но неприятельские массы трудно было сдвинуть с места; они храбро встречали смерть и лишь медленно уступали нашим отважным атакам. Ещё не было случая, чтобы неприятельские позиции подвергались таким яростным и таким планомерным атакам и чтобы их отстаивали с таким упорством. Император много раз повторял, что он не может понять, каким образом редуты и позиции, которые были захвачены с такой отвагой и которые мы так упорно защищали, дали нам лишь небольшое число пленных. Он много раз спрашивал у офицеров, прибывших с донесениями, где пленные, которых должны были взять. Он посылал даже в соответствующие пункты удостовериться, не были ли взяты ещё другие пленные. Эти успехи без пленных, без трофеев не удовлетворяли его. Несколько раз во время сражения он говорил князю Невшательскому, а также и мне:

— Русские дают убивать себя, как автоматы; взять их нельзя. Наши дела не подвигаются. Это цитадели, которые надо разрушать пушками.

Ночью было явно заметно, что неприятель начал отступление: армии был отдан приказ двигаться следом за ним. Назавтра днём можно было обнаружить уже только казаков и притом лишь в двух лье от поля битвы. Неприятель унёс подавляющее большинство своих раненых, и нам достались только те пленные, о которых я уже говорил, 12 орудий редута, взятого моим несчастным братом, и три или четыре других, взятых при первых атаках.

С утра император объехал всё поле сражения. Он приказал заботливо подобрать и перенести на перевязочные пункты всех раненых, как французов, так и русских. Никогда ещё земля не была в такой мере усеяна трупами. На возвышенности за деревней, которая находилась в центре атаки, земля была покрыта трупами солдат Литовского и Измайловского гвардейских полков, на которых обрушился удар нашей артиллерии. Император тщательно обследовал все уголки поля сражения, позиции каждого корпуса, передвижения всех корпусов и те затруднения, которые им приходилось преодолевать. Он приказал подробно доложить ему обо всём, что происходило, хвалил, ободрял и был с обычным энтузиазмом встречен войсками.

Не могу не рассказать об одном факте, который показывает, чего стоила эта кровавая битва французской армии. Подъехав ко второму редуту, который только что был взят, император нашёл там 60 – 80 человек пехоты с четырьмя или пятью офицерами, которые продолжали стоять в боевом порядке перед редутом согласно приказу, полученному от начальства. Император, удивлённый тем, что эта часть оставалась здесь, тогда как все другие уже прошли дальше, спросил офицера, командовавшего ею, зачем они здесь.

— Мне приказано здесь оставаться, — ответил он.

— Присоединитесь к вашему полку, — сказал ему император.

— Он здесь, — ответил офицер, — указывая на вали и рвы редута.

Император, не понимая, что он хочет сказать, повторил:

— Я спрашиваю, где ваш полк. Присоединитесь к нему.

— Он здесь, — ответил офицер, снова указывая туда же, как бы раздосадованный тем, что император не понимает его.

Молодой офицер, стоявший возле, выдвинулся тогда вперёд и объяснил императору, что полк, которому удалось взять редут лишь при второй атаке, ринулся туда с такой стремительностью и был встречен таким картечным и ружейным огнём, что от двух батальонов остался только этот отряд, а остальные, как он может видеть, выведены из строя. В самом деле, храбрецы, начиная с полковника, лежали все вокруг редута, на парапете и внутри редута, куда они проникли при первой атаке, но где не смогли удержаться.

Император подробно обследовал все укрепления, возведённые русскими. Не могу выразить, что я испытывал, проходя по этому месту, орошённому кровью моего несчастного брата. Если бы почести, возданные всей армией храбрецу, могли меня утешить, то я должен был бы почувствовать облегчение.

По окончании этой рекогносцировки император галопом направился к авангарду. Согласно донесениям, получавшимся с утра от Неаполитанского короля, он видел только казаков. Было подобрано весьма незначительное число отставших. Неприятель не оставил ни одной повозки.

Король рассчитывал пройти через Можайск; он убеждал императора расположить там к вечеру свою главную квартиру, но когда он прибыл к городу, то оказалось, что неприятель держится там твёрдо и располагает пехотой и многочисленной кавалерией. Мы отправились поздно. День клонился уже к вечеру. Так как мы не могли произвести разведку позиции, то пришлось остановиться. Император устроился в деревне под Можайском; ночью неприятель эвакуировал город. Наши войска вступили в Можайск на следующий день на рассвете. Император прибыл туда к полудню. Он был очень озабочен. В этот момент, когда дела в России, несмотря на выигранное сражение, отнюдь нельзя было назвать удовлетворительными, ему невольно приходили в голову испанские дела. Состояние корпусов, которые он видел, было более чем прискорбным. Численность всех корпусов сильно сократилась. Слава стоила ему дорого. Остановленный вчера вечером неприятелем, который в своём отступлении не оставлял за собой ничего, он был теперь уверен, что это кровопролитное сражение не будет иметь других результатов, кроме того, что даст ему ещё некоторую территорию. Ему улыбалась, однако, перспектива вступления в Москву, но этот успех не завершал ничего, если оставалась непоколебимой русская армия. Все замечали, что император был очень озабочен, хотя он много раз повторял:

— Мир ждёт нас в Москве. Когда русские вельможи увидят, что мы — хозяева их столицы, то они хорошенько задумаются. Если бы я дал свободу крестьянам, то это был бы конец всем крупным состояниям этих вельмож. Сражение откроет глаза моему брату Александру, а взятие Москвы — его сенату.