Рузвельт - Рой Дженкинс

Не случайно данный экономический Билль о правах имел фамильное сходство с предложениями Отчета Бевериджа в Великобритании от того же года. Сторонники «нового курса» всегда были большими почитателями либеральной реформистской традиции, присущей Англии. На этом этапе Рузвельт выдвинул их предложения с таким красноречием, которое уже не услышишь в США даже в годы плодотворной реализации программ Великого общества, принятых по инициативе Линдона Джонсона. Тогда было сделано гораздо больше, чем последний Конгресс при Рузвельте когда‑либо пытался сделать.

Третий элемент предвыборной кампании Рузвельта 1944 года проявился в начале сентября. Речь идет о горячем стремлении верно организовать работу своих активистов, гарантировать явку избирателей, избежать усталости в рядах, порожденную его собственной усталостью. Кульминацией стала памятная речь, произнесенная в Нью — Йорке перед членами профсоюза «Международное братство водителей грузовиков» в которой президент, энергично и с хорошим юмором, атаковал позиции республиканцев в ответ на ложные слухи о коррупции в правительственных рядах. Речь транслировалась по радио, а основные моменты были освещены в кинохронике. Особенно запомнился эпизод, когда Рузвельт, в весьма вольной форме, с удовольствием говорил об обвинении в том, что он, якобы, отправил на Аляску эсминец, стоимостью в два миллиона или двадцать миллионов, чтобы привезти домой своего скотч — терьера Фалу, которого, по слухам, забыли захватить с собой. Это не так, говорил Рузвельт, ни слова правды — и хотя сам он философски отнесся к данной утке, «шотландская душа Фалы в неистовстве. Пес теперь сам на себя не похож». Толпа в зале, а позднее и в кинотеатрах, взрывалась хохотом. Республиканцы сухо парировали, что военному лидеру не пристало говорить в такой манере. Возможно, это стоило президенту некоторого количества голосов колеблющихся избирателей, но очевидная энергия, энтузиазм и удовольствие, с которым он проводил эту кампанию, стали заразительными для его однопартийцев. Шестьдесят лет спустя демократы той эпохи все еще смеялись над шуткой о собаке по кличке Фала.

Четвертой и последней отличительной чертой кампании Рузвельта было проведение эффективных мер для устранения слухов о его здоровье, а, следовательно, способности руководить страной. Об этом никогда прямо не упоминалось в речи его оппонентов или его собственной, но за спиной президента много шептались по этому поводу, и Рузвельт об этом знал. Речь перед водителями грузовиков сыграла значительную роль в демонстрации хорошего состояния здоровья, но наивысшей точкой данного мероприятия стало более сложное испытание: в начале ноября он планировал проводить кампанию в Нью — Йорке. Целый день он переезжал с места на место, в своеобразном автомобильном туре, с остановками по требованию. В тот день шел сильный непрерывный дождь. Рузвельт также проявил сильное упорство и провел весь тур в машине с открытым верхом под проливным дождем — с полей шляпы стекала вода, голос был тверд, подбородок упрямо вздернут вверх. Фоторепортеры и кинохроника сделали остальное дело по опровержению всевозможных слухов. Через пять месяцев он умер, и события этого дня, возможно, сыграли не последнюю роль, но в ноябре об этом никто не знал.

В день выборов, в 1944 году, усилия Рузвельта были вознаграждены уверенной победой. Народ проголосовал за него в соотношении 25,6 миллионов голосов избирателей против 22 миллионов за Дьюи, что в пересчете на голоса коллегии выборщиков составило 432 к 99 голосов. В сравнении с 1940 годом результат был неплохой, хотя не шел ни в какое сравнение с триумфальной победой 1936 года. Однако выборы в Конгресс принесли разочарование, оставив места за номинальным большинством демократов в обеих палатах, но большинство это было меньше, чем четыре года назад, и несоизмеримо меньше, чем восемь лет назад. Это значило, что фактический контроль, впервые с 1938 года, теперь сосредоточился в руках «консервативной» группы (в вопросах внутренней политики) республиканцев Среднего Запада и демократов Юга, сдерживаемых только тенденцией южан голосовать по вопросам внешней политики вместе с республиканцами преимущественно с востока страны, приверженцами политики вмешательства. Гарри Трумэн имел дело с этими двумя схожими коалициями в течение полутора лет после окончании войны, до выборов в 1946 году, когда они, с приходом республиканского большинства, твердо стали на ноги. Смерть уберегла ФДР от испытаний, которые выпали на долю Трумэна.

Война не прекратилась во время кампании 1944 года, как не исчезло и беспокойство Рузвельта о проблемах послевоенного периода, которые президент надеялся разрешить во второй половине своего четвертого срока и после него при сохранении заложенного им курса. Экономический Билль о правах является свидетельством этой озабоченности в делах внутренней политики. Но ФДР в равной степени, или даже в большей, был озабочен будущим положением дел во внешней политике. Памятуя о неудачах Вудро Вильсона в 1919–20 гг., о которых Рузвельт знал ввиду непосредственного участия, президент стремился (просто горел желанием) видеть все институты послевоенного мира устроенными, на своем месте и работающими. Налаживать работу необходимо было еще до окончания войны, а не после нее — пока у Союзников все еще были общие враги, с которыми предстояло бороться, и американцы все еще были объединены в стремлении к победе, а Сенат более чем обычно был готов к подписанию международных соглашений.

Новый виток депрессии, сопровождаемый утратой иллюзий, связанных с национальной политикой изоляционизма, а также существенные несогласия между участниками антигитлеровской коалиции особенно волновали Рузвельта осенью 1944 года, когда война в Европе близилась к завершению. В этой связи он настоял на соглашении о создании Всемирного банка и Международного валютного фонда, которое позднее в том же году одобрил. ФДР так же упорно трудился над вопросом, который являлся для него краеугольным камнем, а именно, над договором Объединенных Наций, Советом Безопасности с пятью постоянными членами в его составе, правом вето, равно как правом на применение силы, над базовыми улучшениями Лиги Наций. Если бы Большая тройка продолжила свое существование, они смогли бы использовать этот инструмент для обеспечения порядка в мире. Хартия ООН должна была быть подписана в апреле 1945 года в Сан — Франциско. Рузвельт лично выбрал место и планировал присутствовать там.

В середине сентября 1944 года, до разгара политической кампании, президент отложил все, чтобы встретиться с Уинстоном Черчиллем в Квебеке, задолго до трехсторонней конференции с Иосифом Сталиным, которая была запланирована после Рождества. В Квебеке Черчилль сообщил Рузвельту, что Великобритания — банкрот, и ей понадобится после капитуляции нацистов вливание в экономику шести миллиардов долларов. Президент принял это во внимание, как тогда казалось, отдавая себе отчет в том, что он обязан протянуть Великобритании руку помощи, но каких‑либо определенных планов о том, как это осуществить, он не строил. Черчилль надеялся, что ленд — лиз сможет стать таким связующим механизмом, и ФДР, очевидно, также рассматривал эту идею. Некоторые должностные лица, отвечающие за программу, впоследствии утверждали, что президент уже принял такое решение. Черчилль также хотел убедиться, что военное партнерство между США и Великобританией в вопросе развития атомной энергии продолжится и после окончания войны. На тот момент никто не знал, будет ли реализована программа срочных мероприятий по разработке атомного оружия до окончания войны, но эти политики — которые сами запустили программу — очевидно, полагали, что рано или поздно это станет возможно, как и последующее использование атомной энергии на внутреннем рынке. Рузвельт с готовностью согласился продолжать сотрудничество в этой сфере. Одиннадцать месяцев спустя Трумэн, не вникая в детали, даст задний ход этой договоренности.