Побочный эффект - Татьяна Туринская

Так вот по какому признаку Вадим выбирал себе будущую жену! Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить его неоднократные теплые высказывания в адрес матери. Вот почему он так серьезно и основательно ухаживал за Ириной, вот откуда произрастает его долготерпение и настойчивость. Значит, ей давным-давно была уготована роль жены-мамочки. На что еще она могла надеяться, выходя замуж за мальчишку почти вдвое моложе себя. А Сергей ей был, скорее, мужем-отцом. И такая ипостась мужа была, на ее взгляд, куда правильнее.

Едва ли она имела моральное право упрекать Вадима в своем сходстве с его матерью. Что ж, может, это не так уж и страшно, иметь мужа-сына. В конце концов, Ирина давно потеряла контакт с собственной дочерью, а ведь материнский инстинкт требовал выхода. Вот и вышел…

Как и планировал Вадим, свадьбу отыграли более чем скромную. И опять подивилась Ирина его прозорливости: как верно он все рассчитал! Ведь и правда, ей совсем не хотелось публичной свадьбы. Хотелось, напротив, спрятаться от всех, чтобы никто не видел, не знал, не осуждал: сорокалетняя тетка отхватила себе мальчишку, желторотого птенца, и радуется. А потому отпраздновали свадьбу вчетвером: Ирина, Вадим, и свидетели. Ах, как больно было признать Ирине, что некого даже позвать в свидетели! Как же так случилось, что кроме Лариски-предательницы не оказалось у нее ни одной подруги. Как же она допустила, чтобы эта негодяйка полностью стала контролировать ее жизнь, разогнав потенциальных подруг и женихов, рассорив с любимым мужем, с единственной дочерью, фактически убив ее мать…

В свидетели пришлось брать влюбленную парочку приятелей Вадима. Даже перед этими, бесконечно чужими Ире людьми, она чувствовала себя неуютно, словно бы нарушила уголовный кодекс, похитив у общества достояние, не положенное ей по статусу. Даже свидетели смотрели на нее осуждающе. Они, конечно, всячески пытались его скрыть, улыбаясь Ирине и добросовестно выискивая общие темы для разговора. Но непременно оказывалось, что говорить им, в сущности, не о чем – не привыкла молодежь откровенничать с посторонними взрослыми, они со своими-то родителями не слишком часто общались, а тут какая-то выскочка влезла в их круг и пытается стать своею среди чужих…

Посидели часок в ресторане, без конца предпринимая с обеих сторон бесплодные попытки сломать эту чертову стену отчуждения. «Горько» не кричали – Ирина заранее попросила не делать этого, дабы не усугублять обстановку еще более. Не хватало, чтобы все посетители ресторана смотрели на нее с сожалением и некоторой долей брезгливости. Хотя, судя по всему, Ирине нужно привыкать к таким взглядам.

Вадим перебрался в квартиру новоявленной супруги. Впрочем, прописан был по-прежнему у родителей, категорически не желая давать Ирине повод думать о себе, как об альфонсе. Зарабатывал он, конечно, меньше жены, но вполне достаточно для того, чтобы прокормить небольшую их семью и при этом не ощущать себя ничтожеством. В этом плане Вадим оказался крайне щепетильным человеком: накануне свадьбы по его настоянию действительно был составлен брачный контракт, по которому в случае развода каждый из супругов оставался при том интересе, с которым вступил в этот брак. Совместно же нажитое имущество Вадим благородно отписал Ирине. Хотел было отдельным пунктом вписать, что в случае непредвиденной смерти Ирины все ее имущество отходит в пользу ее дочери, а вот его, Вадимово, имущество целиком и полностью должно бы достаться любимой жене. Однако, по словам нотариуса, вопросы наследования могут оговариваться только в специальном документе, то есть в завещании, а уж никак не в брачном контракте. Повозмущался немножко, но вынужден был смириться, пообещав, что этот вопрос они решат в ближайшее время.

Начались семейные будни. Ира была уверена, что после свадьбы его к ней отношение если не поостынет, то по крайней мере утратит прежний пыл. Вадим сумел удивить ее: мало того, что его внимания к ее персоне не стало меньше, но теперь ей открылись некоторые его черты, тщательно скрываемые до сих пор. Если раньше, чтобы привести руки в порядок, Ира отправлялась в парикмахерскую, то нынче Вадим сам исполнял роль маникюрши, причем по собственному почину. Педикюр, который раньше Ира делала самостоятельно и кое-как, тоже взял на себя новоиспеченный супруг, предварительно немало повеселившись над ее неловкими потугами в этой области. Нежась в ванне, полной розовых лепестков, тихо постанывая от ласкового колдовства юного Нарцисса над ее ступнями, Ира диву давалась, наблюдая за откровенным удовольствием Вадима, получаемым от этого процесса. Не меньшее удивление в ней вызвало то, что, оказывается, он заботится не только о ее прекрасных ножках, но и о своих собственных. Разница была лишь в том, что сам он обходился без лака, все остальное в процедуре педикюра соблюдалось «от» и «до». У него даже был набор специальных инструментов в солидном несессере, как подозревала Ира, довольно дорогой.

Эта его любовь к косметическим процедурам не имела для нее определенной окраски. Она не могла сказать, хорошо это или плохо. Удивительно – да, определенно, но не хорошо, и не плохо. Никак. А точнее, двояко. С одной стороны, приятно, что у него такие ухоженные ноги (о руках и говорить нечего – этот факт Ирина отметила давным-давно). Однако наблюдать за тем, как мужчина столько времени отводит уходу за ногами, было несколько странно. Невольно всплывало сравнение с Сергеем: тот, выйдя из ванны, аккуратно подстригал ногти на руках и ногах, и на этом весь уход был закончен. Однако от этого Сергей не выглядел менее ухоженным или аккуратным. Зато в чем его, несомненно, нельзя было упрекнуть, так это в женских наклонностях. С Вадимом же все было не так однозначно.

Раздражало Иру и то, как, придя домой, Вадим тщательно очищал кожу лица специальным тоником, после чего наносил на кожу крем, одновременно массируя ее. По субботам он непременно накладывал маски, причем, не только на кожу лица, но и на грудь. Больше того, стремился вовлечь в такой вот «глубокий уход» и Ирину, причем, каким-то, на ее взгляд, извращенным способом: обмазывался взбитой сметаной до пояса, а потом начинал мазать ее своим телом. Такие косметические процедуры Ира отвергла категорически, предоставив Вадиму заниматься ими в гордом одиночестве. Мало того, что ей претило показываться молодому супругу в таком неприглядном виде, с маской на лице. Не менее неприятно ей было взирать на мужика, ведущего себя, как баба. И Ира ввела себе в привычку ежесубботнее посещение женского салона: уж лучше она будет делать маски под присмотром профессионального косметолога, а заодно избавится от печального зрелища: субботнего блюда под названием «молодой муж в сметанном соусе».

Все было не так, все было не то… Даже поесть нормально теперь не удавалось: Вадим категорически отказывался принимать пищу из обыкновенных тарелок. Ему непременно нужно было каждое утро и каждый вечер, а в выходные – еще и в обед, накрывать стол по всем правилам сервировки, вместе с непременной накрахмаленной скатертью и сервизной супницей, которую так тяжело было мыть. Не столько даже тяжело, сколько страшно: это был мамин сервиз, а Ира теперь, после ее смерти, относилась к маминым вещам так трепетно, так осторожно. Ну зачем, зачем ему понадобилась эта супница? Не проще ли из кастрюльки налить суп в тарелку и разогреть в микроволновке? Зачем эти лишние телодвижения. Супница по размерам никак не вписывалась в микроволновую печь, и потому приходилось всю кастрюлю разогревать на плите, после этого переливать из кастрюли в супницу, где суп или борщ довольно быстро остывал. А после обеда приходилось мыть и кастрюлю, и супницу, не говоря уже о полном наборе тарелок и столовых приборов. Ну ведь не в девятнадцатом же веке они живут, и не при дворе Екатерины второй! Не обихаживают их толпы слуг и дворецких – чего уж корчить из себя аристократов. И пусть для мытья посуды есть посудомойка, но от остальных-то телодвижений она не освобождает. Ира готова делать все необходимое, но лишнее, по ее разумению, ее времени и усилий не стоило.