Экстрим на сером волке - Дарья Донцова

— Ничего, бывает, — мирно отозвался задерганный мноюнезнакомый собеседник.

Я решила попытать удачи в третий раз.

— Алло!

— Опять к вам попала! Не понимаю почему!

— Какой номер вы набираете? — без тени злостипоинтересовался мужчина.

Услышав цифры, он недоуменно воскликнул:

— Это мой мобильный!

— Так я звоню на сотовый?

— Да.

— А вы его давно приобрели?

— Ну.., не помню, часто меняю номера.

— Спасибо, — разочарованно ответила я.

Все понятно. Собакин тоже решил по какой-то причине поменятьномер, некоторые люди проделывают сию операцию регулярно. Лично мне это кажетсянеудобным, но другим нравится. Телефонная компания отдает ваш номер другомучеловеку. Вот одной моей подруге достался телефон, ранее принадлежавшийизвестному эстрадному певцу. Представляете, какая у нее началась жизнь? Аппараттрезвонил день и ночь. Путем неимоверных усилий Галка раздобыла новыекоординаты певца, связалась с ним, даже подружилась, теперь бегает на егоконцерты. Но это совсем другая история, расскажу ее как-нибудь потом.

Тяжело вздыхая, я попыталась вспомнить, куда бросила вчераключи от «Пежо». Надо ехать к Собакину домой. Надеюсь, он не поменял квартиру.

* * *

Жил Полкан в добротном кирпичном доме недалеко от станцииметро «Белорусская». С одной стороны, очень удобно, центр. С другой — нечемдышать, шумно и собачек негде прогуливать. Впрочем, с чего это я решила, что уСобакина есть собака? Собака Собакина!

Хихикая, я вошла в подъезд и постаралась не дышать.

Однако здешние жильцы настоящие экстремалы! Здание стоит впаре шагов от шумного вокзала, а они не запирают дверь, ведущую на улицу. Ясноедело, что большинство приезжих использует темное пространство около лестницы вкачестве бесплатного сортира.

Натужно скрипя, лифт поволокся вверх, я испугалась.Подъемник странно дергался, трясся, дребезжал, только что не стонал отстарости.

Пережив ужас подъема, я очутилась перед вожделенной дверьюи, не ожидая ничего хорошего, ткнула пальцем в звонок. Скорей всего, Полкананет. Он, вероятно, пенсионер и сейчас, пользуясь жаркой летней погодой, сидитна даче, нянчит внуков, поливает огурцы, собирает смородину…

Неожиданно дверь распахнулась, на пороге появилась девушка,маленькая, худенькая, одетая в футболку и брюки.

На лестничной клетке было очень светло, яркий солнечный светпадал на площадку из большого окна.

Меня было великолепно видно, но в прихожей у Собакиныхстояла темень, и я не могла различить черты лица хозяйки.

— Ой! — неожиданно вскрикнула девушка. — Вы?

Затем она сделала шаг назад и прижала к щекам ладони.

— Ой, — вновь вырвалось у нее. — Ой!

— Простите, если напугала вас, — быстро сказала я. — ИщуЮрия Собакина. Он тут живет?

— Нет, — пролепетала девушка, — уже нет.

— Он уехал?

— Нет. То есть да. Вернее, нет. А вы кто?

Я улыбнулась.

— Не бойтесь! Поверьте, я не криминальная личность. Менязовут Даша Васильева, я давняя знакомая Сони Адашевой, у отца которой работалЮрий. Мне очень, просто очень необходимо поговорить с Собакиным. Если онпереехал, не могли бы вы дать мне его новый адрес?

Девушка тяжело вздохнула:

— Входите.

Я очутилась в темной прихожей. Хозяйка схватила с вешалкиплаток, закуталась в него и тихо сказала:

— Идемте на кухню.

Маленькое пятиметровое пространство было заставлено мебелью.

— Садитесь за стол, — робко предложила хозяйка, — ужизвините, чаю нет, кофе тоже.

— Спасибо, — быстро сказала я, — ей-богу, не стоитбеспокоиться. Я ведь не в гости заявилась. Мне бы адресок Юры или его телефон.

— Папа умер, — грустно сказала девушка и затеребила платок.— Я дочь Юрия, Марина.

У меня опустились руки.

— Как умер?

— От инфаркта, — грустно ответила Марина.

— Внезапно?

— Нет. Папа давно болел, ему по-хорошему следовало сделатьаортокоронарное шунтирование, — дрогнувшим голосом продолжала девушка, — толькоотец боялся умереть на столе. Все повторял: зарежут меня, а так, может, ещепоживу, внуков увижу…

По щекам Марины потекли слезы.

— Извините, — прошептала она.

— Это вы меня простите, — пролепетала я, — не знала ничего оЮрии.

— А зачем вам папа? — спросила Марина.

Я заколебалась, не зная, стоит ли рассказывать ей обо всем.Марина встала, подошла к раковине, поплескала на лицо водой, вытерла егопосудным полотенцем и вновь села на стул и внимательно посмотрела на меня. Туттолько я поняла: она редкостная красавица.

Нежно-розовый цвет лица, черные брови и ресницы, алые губы,на ней нет ни грамма косметики, после умывания личико Марины стало толькокраше. А еще у нее удивительные глаза, огромные, голубые, чистые, словно горноеозеро, только наивные, по-детски распахнутые, и густые волосы.

— Понимаешь, — неожиданно я обратилась к ней на «ты», — твойпапа был, похоже, единственным человеком, способным пролить свет на одну старуюисторию…

— Что-то холодно мне, — вдруг прошептала Марина и потужезавернулась в платок.

— Ты больна? — спросила я. — На улице пекло, в квартиредухота невыносимая, мне в тоненькой маечке жарко.

— Нет, — пролепетала Марина, — я зябну не понятно отчего,прямо как старушка, руки-ноги холодные… Меня одна мама воспитывала, они с папойдавно в разводе были. Мамочка мне ничего про отца не рассказывала. Если яспрашивала, шуткой отделывалась, ну, типа, в капусте тебя нашла, аист принес, вмагазине купила. Но перед смертью адрес дала и велела: "Иди к папе, ондолжен помочь, иначе тебя в интернат заберут.

А при живом отце не тронут".

Марина похоронила маму, поплакала некоторое время, а потомвсе же решилась разыскать родителя.