Запоздалый приговор - Фридрих Незнанский

— Ага, — обрадовался Гордеев, — видите, мы тоже не лыком шиты.

Воронова посмотрела на него с интересом.

— Да… Любопытно. Как это вы меня увлекли? Ну и?

— Я готов держать вас в курсе моего частного расследования. Но вы в любой момент- должны быть готовы мне помочь соответствующей справкой. В этом деле может оказаться больше политики, чем я привык переваривать. Без вас мне не справиться.

— Ну что же, — задумалась Воронова. — Кажется, действительно вам моя методика без надобности.

— Какие у него были отношения с Шерстяком?

— Последнее время — сугубо деловые.

— То есть раньше — душевные?

— Я этого не говорила. Просто раньше они много времени вместе проводили. А в последнее время, мне кажется, Виктор Шерстяка просто терпел. Он его воспринимал как трамплин для собственной карьеры.

— А Шерстяк разве этого не понимал?

— О, вы скажете тоже! Это был тот еще жук. Он только с виду производил такое впечатление… советское, знаете ли. Вообще-то он бывший кагэбэшник.

— Как кагэбэшник? А я думал — партийный работник.

— Начинал он в сочинском КГБ. Это потом его в партаппарат засунули.

— Вот тебе на! А его приятель, этот генерал Хондяков?

— Тоже туманная личность. Мне кажется, Виктор про него что-то такое знал, от чего этот Хондяков спал плохо. Но это на уровне ощущений, никаких фактов, понимаете?

— Да. Ирина, а вы общались с Шерстяком после того, как Реутов разбился? Как он отреагировал?

— Не знаю. Я просто послала ему телеграмму, и все. Он мне ответил, что взял билет в Москву — на похороны.

— Куда он, разумеется, так и не попал, — добавил Гордеев. — Последний вопрос. Скажите, вы не собираетесь в депутаты?

— Зачем это? — удивилась Воронова.

— Например, продолжить дело вашего друга, так сказать. И потом — свято место пусто быть не должно, верно?

— Какое дело? — Воронова недоуменно смотрела на Гордеева.

— Откуда я знаю? Вам виднее, чем вы тут занимаетесь.

— Ну, вы даете. Хотите, расскажу самый популярный у нас в Думе анекдот? Сидит ворона на суку, во рту сыр. Внизу лиса бежит: «Ворона, ты на выборы пойдешь?» — «Нет!» Сыр, конечно, выпадает. Ворона сидит и думает: «Если бы я сказала «да», что-нибудь изменилось бы?» Так зачем мне в депутаты?

Женевское озеро напомнило Римме родные места, где разлив Волги был так же широк и живописен. Противоположного берега почти не было видно, он намечался едва видимой узкой темной полосой. А когда утром наползал туман, зеркальная гладь казалась уходящей в неведомый фантастический мир, в котором не существовало конца и царили вечная тишина и покой, нарушаемые лишь слабым всплеском набегающих на берег волн.

Они с Виктором поселились в небольшом отеле в сотне метров от озера. Скромный, всего в два этажа, он тем не менее соответствовал всем европейским нормам. В конце сентября здесь было не много туристов, что оказалось им только на руку: спокойное место, где можно уединиться и не привлекать к себе лишнего внимания.

Сперва они совершили маленький вояж на арендованном автобусе по Швейцарии, потом поднимались в Альпы и катались на лыжах. Римма кататься не умела, но за три дня инструктор научил ее более-менее управляться с ними, и она даже пробовала одолевать несложные спуски. У нее получалось, а Виктор радовался ее успехам.

— На следующий год и не вспомнишь, что когда-то не умела на лыжах стоять, — говорил он посмеиваясь.

— На следующий год? — переспрашивала она.

— А почему бы и нет! Тебе ведь здесь нравится?

— Очень! — искренне восхищалась Римма.

— Тогда пусть это будет нашей первой традицией — осенняя поездка в Швейцарию.

— Витя, я так тебя люблю! — Она приподнималась на цыпочках и, обхватив его шею, целовала в губы.

— И я тебя, малышка, — отвечал он.

Особенно нравились Римме водные прогулки.

Можно было нестись, ловя лицом ветер и ощущая внутри приятный, щекочущий холодок. А можно было просто заплыть подальше от берега и, выключив мотор, вдыхать полной грудью этот диковинно чистый воздух и слушать тишину. В такие минуты казалось, что вокруг не существует никого, кроме них двоих. И кроме плещущейся о борт воды. Виктор научил ее управлять катером. Римма нашла, что это довольно легко: ни тебе сумасшедшего городского движения, ни светофоров — три кнопки и руль, вот и вся премудрость.

Вечера они проводили в уютном ресторанчике отеля. Танцевали, а потом шли в бар или бильярдную. День неизменно заканчивался на просторной лоджии, с которой открывался сказочный вид на озеро и выраставшие на другом его берегу горы. Их заснеженные вершины, подсвеченные уходящим солнцем, полыхали на фоне густо синеющего неба. Виктор объяснил, что это Западные Альпы и там уже Франция. Римма чувствовала себя наисчастливейшим человеком в мире. Она за границей и в таком красивом месте! Рядом горячо любимый ею человек. И двадцать четыре часа в сутки они вместе.

Иногда, правда, выплывали мысли об Ольге. Виктор так о ней и не рассказал, и у Риммы вскрывалась старая, уже было затянувшаяся боль. Мелочи в их отношениях, в его поступках и словах превращались в очень значимые и важные, за которыми таилось нечто нехорошее, скрытое пока от нее. Да, Виктор, бросив все дела в Москве, повез ее отдыхать. Да, в течение трех последних недель он практически каждую ночь оставался ночевать в ее квартире. Да, он недвусмысленно дал понять, что собирается изменить их отношения, придав им официальную форму. Но! Он не сказал об этом прямо, не сделал предложения, пусть пока еще не выйти за него замуж, а хотя бы жить постоянно вместе, в гражданском браке. Он даже не заикнулся, что женат, не то чтобы сообщить, что решил наконец развестись.

Все это Римму несколько угнетало, но она гнала от себя подобные мысли, чтобы не отравлять счастливые мгновения счастья. «Потом, все потом. Когда вернемся в Москву. Вот тогда и поговорим откровенно…»

Однажды, гуляя по Лозанне, они зашли в ювелирный магазинчик. Римме приглянулось колечко с крохотным изумрудом, и она долго не могла оторвать от него глаз. А за ужином Виктор протянул ей коробочку и попросил тут же открыть. Она ахнула: на бордовой подушечке лежало то самое колечко, искрясь и помигивая ей изумрудным глазом.

— Это же ужасно дорого!

Он улыбнулся и надел колечко на ее палец.

— Это лишь маленькая толика того, чего ты заслуживаешь.

Утро выдалось ясным и солнечным, с неспешно плывущими в голубом небе редкими размытыми облачками. Погода словно подыгрывала, даря погожие дни и давая возможность сполна насладиться отдыхом.