От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков

С утра 16 сентября полк Елина с подразделениями 112-й стрелковой дивизии отбил Мамаев курган, но дальнейшее наступление задержалось. Начались встречные бои и встречные атаки, вернее, смертельные схватки, которые продолжались на Мамаевом кургане до конца января 1943 года.

Противник тоже понимал, что, завладев Мамаевым курганом, он будет господствовать над городом, над заводскими поселками и над Волгой. Для достижения этой цели он не жалел ни сил, ни средств. Мы в свою очередь решили во что бы то ни стало удержать Мамаев курган. Здесь были разгромлены многие танковые и пехотные полки и дивизии противника, и не одна наша дивизия выдержала жесточайшие бои — бои на истребление, невиданные в истории по своему упорству и жестокости.

Авиабомбы до тонны весом, артиллерийские снаряды калибром до 203 миллиметров переворачивали землю, но рукопашные схватки, когда в ход идут штык и граната, были в тех условиях главным, наиболее действенным и реальным средством борьбы.

Бои за дома специалистов то затихали, то вспыхивали с новой силой. Как только наши атаки или огонь ослабевали, противник немедленно начинал бить по центральной переправе на Волге. И мы вынуждены были все время наступать, сковывать засевшего и накоплявшегося в домах специалистов противника.

Четырехэтажный дом на Советской улице, занимаемый ранее семьями облпотребсоюза, с 17 сентября стал опорным пунктом на левом фланге дивизии Родимцева. Этот дом называется «домом Павлова». Конечно, Яков Федотович Павлов не является домовладельцем, но он сумел со своими бойцами превратить его в крепость, за которую немецкие захватчики положили не одну сотню своих солдат и офицеров и не могли взять его ни штурмом, ни длительной осадой. Свыше 50 суток длился бой за этот дом. Восточнее этого дома до сих пор стоит четырехэтажное здание со срезанной наполовину снарядами заводской трубой. Это бывшая мельница, которая в общей системе обороны с «домом Павлова» явилась преградой для рвущегося врага к Волге.

В районе вокзала борьба шла с переменным успехом. Вокзал и соседние здания по четыре-пять раз в день переходили из рук в руки. Каждый штурм стоил обеим сторонам десятков и сотен жизней. Силы борющихся таяли, подразделения редели. Как нам, так и противнику приходилось вводить свежие силы, то есть резервы.

Стойкое сопротивление наших воинов в центре города, особенно воинов 13-й гвардейской дивизии, срывало планы и расчеты Паулюса. В конце концов он бросил в бой все силы 2-й ударной группы, которая дислоцировалась в районе Воропоново, Песчанка, Садовая.

Две танковые, одна моторизованная и одна пехотная дивизии противника, пополнившись людьми и техникой, повели решительное наступление на левое крыло армии. Для нас оно не было неожиданным, но сил, чтобы отразить удары этого кулака, мы не имели. И хотя противник был значительно сильнее нас, каждый свой шаг вперед он оплачивал дорогой ценой.

В военной истории верхом упорства считаются случаи, когда объект атаки — город или деревня — переходит несколько раз из рук в руки. На южной окраине города стоит до сих пор громадное здание — элеватор. С 17 по 20 сентября там круглые сутки шли бои. Не только элеватор в целом, по и отдельные его этажи и хранилища по нескольку раз переходили из рук в руки. Полковник Дубянский докладывал мне по телефону:

«Обстановка изменилась. Раньше мы находились наверху элеватора, а немцы внизу. Сейчас мы выбили немцев снизу, но зато они проникли наверх, и там, в верхней части элеватора, идет бой».

Таких упорно оборонявшихся объектов в городе было десятки и сотни; внутри них «с переменным успехом» неделями шла борьба за каждую комнату, за каждый выступ, за каждый марш лестничной клетки.

Утром 16 сентября я доложил Военному совету фронта, что резервов у нас нет, в то время как противник все время вводит в бой свежие части, и что еще несколько дней таких кровопролитных боев — и армия будет обессилена, обескровлена. Я просил срочно усилить армию двумя-тремя свежими дивизиями.

Командование фронтом, очевидно, хорошо знало обстановку в городе и оценило значение городских боев. Бои с 12 по 16 сентября показали, что в городе обороняющиеся войска могут наносить значительно большие потери противнику, чем контрудары войск, наступающих по открытой степной местности.

В распоряжение армии штаб фронта направил 92-ю стрелковую и 137-ю танковую бригады. Стрелковая бригада была укомплектована хорошо, личный состав — балтийцы и североморцы — был исключительный. Она получила задачу занять участок обороны по железной дороге в границах: с севера — река Царица, с юга — треугольник, образуемый железными дорогами.

Танковая бригада имела в своем составе только легкие танки с 45-миллиметровыми пушками. Ей была поставлена задача занять круговую оборону в районе железнодорожной петли в полукилометре восточнее Мамаева кургана и не пускать противника к Волге.

Бои на южной окраине города в районе элеватора по упорству наших людей заслуживают особого внимания. Надеюсь, что читатель не осудит меня, если я приведу несколько строк из письма участника боя за элеватор, командира пулеметного взвода 92-й морской стрелковой бригады Андрея Хозяинова, который в настоящее время живет в Орле.

Андрей Хозяинов пишет мне:

«Недавно по радио читали главы из Вашей книги «Армия массового героизма». Когда Вы в своих воспоминаниях перечисляли героические подвиги частей, подразделений и отдельных воинов 62-й армии, когда Вы упоминали о подвигах матросов и солдат бригады североморцев, я вместе с семьей сидел у радио и слушал. Я очень волновался при этом. Мой десятилетний сынишка сразу заметил мое волнение и спросил: «Папа, почему ты так волнуешься?» — «Потому, — ответил я, — что эти сентябрьские дни 1942 года навсегда останутся в моей памяти».

Я помню, как в Нижней Ахтубе нас встретил представитель штаба 62-й армии и указал рукой на пылающий правый берег Волги. Наша бригада североморцев переправилась через реку в ночь на 17 сентября и уже на рассвете вступила в бой с фашистскими захватчиками.

Каждый из нас понимал и знал ясно свои задачи. Работниками штаба и политотдела 62-й армии мы были хорошо информированы о создавшейся обстановке.

Помню, как в ночь на 18 сентября, после жаркого боя, меня вызвали на командный пункт батальона и дали приказ добраться с пулеметным взводом до элеватора и вместе с оборонявшимся там подразделением удержать его в своих руках во что бы то ни стало. Той же ночью мы достигли указанного нам пункта и представились начальнику гарнизона. В это же время элеватор оборонялся батальоном гвардейцев численностью не более 30–35 человек вместе с тяжело и легко раненными, которых не успели еще отправить в тыл.

Гвардейцы были очень рады нашему прибытию, сразу посыпались веселые боевые шутки и реплики. В прибывшем взводе было 18 человек при хорошем вооружении. У нас имелись два станковых и один ручной пулемет, два противотанковых ружья, три автомата и радиостанция.

18-го на рассвете с южной стороны элеватора появился фашистский танк с белым флагом. «Что случилось?» — подумали мы. Из танка показались двое: один — фашистский офицер, другой — переводчик. Офицер через переводчика начал уговаривать нас, чтобы мы сдались «доблестной» немецкой армии, так как оборона бесполезна и нам больше не следует тут сидеть. «Освободите скорее элеватор, — увещевал нас гитлеровец. — В случае отказа пощады не будет. Через час начнем бомбить и раздавим вас». — «Вот так нахалы!» — подумали мы и тут же дали короткий ответ фашистскому лейтенанту: «Передай по радио всем фашистам, чтобы катились на легком катере… к боговой матери… А парламентеры могут отправляться обратно, но только пешком».