Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Лувиса берет трубку, голос у нее беспокойный. Андреа хочется вернуть Карла. Карл, я звоню не за советом, я хочу во всем разобраться. Андреа — взрослая девочка. Ей больше не нужно указывать дорогу.

Андреа — взрослая. Девочка.

— Все будет хорошо, Лувиса, — говорит взрослая Андреа и отмечает раздражение в своем голосе.

— Точно?

Нет, не точно, что вообще можно знать точно?

Лина-Сага и Андреа снова спят в одной комнате. Лина-Сага тоже занимается изобразительным искусством, но на значительно более высоком уровне, чем Андреа. Почти священный трепет: лежать так близко. Андреа ждет, когда Лина-Сага станет рассказывать о «зверях в лесу»: в те времена, когда они спали в зеленой комнате в коттедже, а потом в гостевой на Бьеркгатан, 64, это была любимая сказка. Звери помогали друг другу, попадали в переделки и веселились: убивали темноту, вызывали смех — нет, сегодня этой сказки не будет. Не будет вообще никакой сказки.

— Я становлюсь такой ужасной, когда влюбляюсь, — говорит чуть пьяная Лина-Сага. — Если бы я только могла, заперла бы его в клетку. — Она смеется. — Но тогда он возненавидит меня — и это, конечно, лучше, чем равнодушие, но я же хочу, чтобы мы любили друг друга, чтобы все было легко и просто.

— Ты думаешь, бывает легко и просто?

— Пожалуй, да, если не относиться к себе слишком серьезно. Если стараться не требовать слишком многого от себя самого и того, кого любишь. От любви. Я стараюсь чувствовать так: я люблю, разве этого недостаточно? Стоит ли становиться стражником? Ужасно несправедливо все время подозревать в чем-то человека, который говорит тебе:

«Можешь мне верить».

— Каспер всегда так говорит, но вдруг он лжет?

— Приходится рисковать, ничего не поделаешь. Просто жутко, до чего много вокруг других женщин! — Лина-Сага зевает, подавляя смех.

Андреа очень мало говорит в присутствии Лины-Саги. Сестра такая умная, такая большая. У Лины-Саги всегда были только серьезные отношения (вот уже пять лет она вместе с рок-певцом из Города детства), она никогда не принимала таблеток, которые Андреа глотает каждый день. Лина-Сага взрослая, рядом с ней Андреа становится меньше.

— Лина-Сага, — нерешительно произносит Андреа, — ты… когда-нибудь изменяла?

Лина-Сага молчит, молчание длится довольно долго. Андреа кажется, что сестра пытается придумать, как получше рассказать, а может быть, она рассердилась и не хочет отвечать. Как ты можешь спрашивать, Андреа? Но вот слышится ровное, спокойное дыхание — Лина-Сага заснула.

Наверное, когда утро плавно перетекает в день, когда поезд отправляется и день вступает в свои права, должно становиться лучше. Но Андреа примерзла, ей не сдвинуться с места. Такие вот дни.

И снова начинается ожидание. На часах половина первого, на автоответчике — голос Каспера: он вернется около трех. Она стирает сообщение, день продолжается, Андреа займется хорошими делами, испечет хлеб.

The same procedure. Андреа не берут играть! Она сидит у холодильника, компьютера, телевизора и принюхивается к ароматам жизни. Ждет и прокручивает в голове образы: руки Каспера там, где их не должно быть. Груди, бедра и прочие секреты фигуристых женщин. Андреа держит ухо востро: вот-вот услышит, что происходит у Каспера в гостинице, если он еще не уехал. Два с лишним часа в пути — и он снова дома.

Шаги на лестнице. Плач в стенах. Автомобили трогаются с места и тормозят. Шаги за дверью. В голове. Не отключиться. Не шелохнуться. Андреа знает: что-то произошло.

Этой ночью скрипка Каспера звучала в другом городе. Андреа слышала во сне: красиво. Видела лица женщин у сцены: прекрасные, цветущие. Чужие тела, улыбки, пухлые губы: жадные, мягкие, расслабленные. Не то что у Андреа: мерзлые, сухие, нервно-посиневшие.

В их взглядах читалось желание. Они пытались скрыть его густыми блестящими челками, а Андреа их обрезала: меня не проведете! Кольцо на пальце у Каспера им не преграда. Кольцо Каспера сверкает в свете рампы.

Андреа бредет на кухню, беспрерывно кашляя. Спрей от астмы и болеутоляющее. Опускает жалюзи. Шаги на лестнице.

Ой, а времени-то уже! Подумать только, как быстро бежит время, когда тебе весело! «Привет, любимый, все хорошо?»

Эти ужасные женщины. Девушки. Фанатки. Потаскушки.

Приветливых вопросов не дождаться. Улыбку не выманить на поверхность.

«Привет, любимый, а вечеринка после концерта была? Как здорово!»

Вместо этого — невнятное ворчание. Мрачный взгляд и локти в разные стороны. Кто-нибудь всегда найдется: ну хотя бы чуточку влечения, а? Тайна нового тела. Хриплый смех — или переливчатый. Чувство весны. Не то что промерзшее тело Андреа. Бледная кожа, астматическое горло, урчащие кишки.

Шаги на лестнице. Шаги за дверью.

«Привет, любимый! Какие у тебя красивые красные глаза! И зацелованные губы!»

Образ Маддалены. Пыхтит кофеварка. Снюс под губу и черный кофе. Нет, Андреа вообще не представляет, как выглядит Маддалена. Но Карлу сегодня ночью она звонила с правильными намерениями. Чтобы спросить. Эва-Бритт сказала бы, что это шаг в верном направлении, а потом добавила бы, что в возрасте трех лет папа занимает самое важное место, и еще пальцем потрясла бы, подчеркивая важность сказанного. Она не раз это повторяла, неизменно ссылаясь на труды по психологии. Чтобы Андреа наконец поняла, какое тяжелое у нее было детство. В возрасте трех лет кроха покидает стесняющие мамины объятия и попадает в папины руки, которые должны показать отпрыску мир, поднять девочку высоко-высоко, чтобы она парила над землей и щебетала, как птенец, широко раскинув руки; чтобы боялась, но была в надежных руках, а не жалась с воем к сухой маминой груди; чтобы мамин вопрос «В какой стране сейчас папа?» не касался девочки. Эти вопросы, это беспокойство тело впитывает с пищей. Возьми меня на руки, мама! Но у мамы нет сил, она измотана ожиданием и беспокойством, невысказанными вопросами. Мама ничего не говорит, но девочка, которой больше некого слушать в своем маленьком мире, все равно слышит: слышит все, что происходит внутри у мамы. Эва-Бритт вновь потрясает перстом: «Другая женщина — остерегайся другой женщины».

Андреа наливает кофе в голубую свадебную чашку, кладет под губу снюс, пьет кофе короткими спокойными глотками — да, Эва-Бритт, Андреа внимательно следит за Каспером и всеми женщинами мира. Да, Эва-Бритт, она всех обезоружит. Или еще лучше: прежде чем Касперу вздумается ее бросить… а вдруг ему уже вздумалось? Андреа допивает кофе, достает миску для теста, шумовку, поварешку, молоко, дрожжи, муку, льняное семя, дробленую пшеницу, пряности, растительное масло (оно все же лучше маргарина).

На часах двадцать минут третьего, и хлеб, похоже, испекся. Прежде чем отправиться в спальню, Андреа вынимает его и, накрыв полотенцем, оставляет остывать и благоухать — скоро Каспер снова будет с ней. Андреа закрывает глаза и засыпает.