Есико - Иэн Бурума

Я решил просмотреть некоторые из довоенных фильмов Ханадзоно, особенно «Истории женщины для утех» — классический фильм, обожаемый всеми японскими кинолюбами. Как и многие классические довоенные фильмы, работы Ханадзоно найти было трудно. Копий было очень мало. Все фильмы производила одна и та же компания, «Тоэй синема». Там я связался с господином Касиварой, седым мужчиной в синем саржевом костюме. Руководство «Тоэя» всегда нервничало, когда им звонили из Бюро информации, поскольку обычно это приносило одни неприятности. Лично мне бы и в голову не пришло цензурировать какой-либо из фильмов Ханадзоно — вырезать там было попросту нечего, — но Касивара конечно же не был в этом уверен, поэтому с волнением потирал руки, выходя из офиса, чтоб меня встретить.

Он вежливо изучил мою визитную карточку, и, несмотря на прохладную погоду, его лоб покрылся испариной. К чашке с чаем он так и не притронулся. Я же, прихлебывая чай, спросил его о картинах Ханадзоно: «Истории женщины для утех», «Сорная трава на восточном берегу», «Жизнь Ёсивары». Касивара присвистнул сквозь зубы.

— Я смогу посмотреть эти фильмы? — спросил я. — Скажем, вы не могли бы организовать для меня просмотр?

Касивара улыбнулся и спросил, почему я интересуюсь этими никчемными старыми фильмами.

Хотя он говорил со мной по-английски, я подумал, что я ослышался.

— Никчемными? Но ведь Ханадзоно — великий режиссер.

Касивара покачал головой:

— Очень старомодный.

— Старомодный? Это в каком же смысле?

Касивара улыбнулся, пожалуй, с каким-то легким намеком на победу:

— Недемократичный.

Признаюсь, в такие моменты я чувствовал преимущества своего положения как представителя победоносных союзнических сил. Помимо всего прочего, разве не удивительно, что я, Сидни Вановен, ничтожество из Боулинг-Грин, штат Огайо, сижу здесь, на крупнейшей киностудии Токио, в Японии, и приказываю устроить просмотр фильмов в любое удобное для меня время. Сейчас это давало мне полное право излить свое неудовольствие.

— Недемократичный?! — воскликнул я. — Ну, сейчас мы рассудим. Когда Касивара-сан сможет организовать просмотр? Может, начнем с «Историй женщины для утех»?

Взмахнув руками, он отмел эту мысль:

— Пожалуйста, поймите. Мы следуем новым правилам. Сейчас мы демократическая страна благодаря вам…

В знак благодарности он закрыл глаза и согнул шею в поклоне.

Мне стало интересно, почему он так старался спрятать эти фильмы. Какого черта он не хочет мне их показать? Чего стесняется? Или пытается защитить величайшие японские шедевры от американского цензора? Я оскорблен и не желаю больше слушать эту чепуху. Боюсь, что из-за этого скользкого коротышки я потерял терпение. Я повел себя как охамевший американец. И закричал на него:

— Немедленно покажите мне эти чертовы фильмы!

Касивара пристально посмотрел на меня неожиданно спокойно — ни единой эмоции на серовато-бледном лице.

Затем он медленно встал из-за стола, улыбнулся и произнес:

— Пожалуйста, позвольте вам кое-что показать.

Наконец-то я с ним справился, подумал я. Сейчас он покажет мне шедевры Ханадзоно. Мы шли по большому белому коридору, мимо открытых дверей кабинетов, где мужчины в костюмах трудились не покладая рук, окутанные клубами сигаретного дыма. В самом дальнем конце здания, где, как я полагал, и должны были находиться демонстрационные залы, Касивара предложил мне выглянуть в окно. Я увидел громадное открытое пространство с низкими серыми зданиями, все заваленное обломками декораций к фильмам: половина дома в японском стиле, кусок стены замка из фанеры. Красивый молодой человек в белом костюме и шляпе-панаме курил сигарету, а молодая женщина накладывала ему на лицо грим. Затем они оба исчезли в одном из зданий. Вдалеке сверкала серебряная лента реки Тамы. Клубы дыма поднимались от нескольких больших пожаров по ее берегам.

— Вон там, — сказал Касивара, — «Жизнь Ёсивары», «Истории женщины для утех», там все «феодальные» фильмы. — Впервые он выглядел расслабленным, если даже не торжествующим. — Оʼкей, — сказал он, оттопырив большие пальцы. — Вот такой оʼкей!

Премьера «Звуков весны» в театре «Гиндза Бунка» была, по голливудским стандартам, мероприятием незначительным. Но майор Мерфи был столь высокого мнения о первом японском фильме с поцелуем, что пожелал, в качестве жеста доброй воли, внести свой вклад в празднование, проводящееся в отеле «Империал». Помимо нескольких ящиков пива «Пабст блю риббон» от Бюро информации, Мерфи планировал после просмотра устроить показ сквер-данса.[35]Мерфи был большой энтузиаст этого танца Ему, гордому сыну Айдахо, очень нравилась мысль, что официальный танец его штата должен быть популярным повсюду — и ко всеобщему удовольствию. Он даже пытался ввести сквер-данс в обиход жителей деревни на Сикоку, где недолгое время наслаждался абсолютной властью в качестве главы военной администрации. Сквер-данс, по его мнению, великолепно воплощал в себе новый дух сексуального равенства в Японии и вполне подходил для пропаганды демократии. Японские киношники были, конечно, слегка встревожены, но добрые намерения Мерфи были так явно чисты, что никто не стал возражать.

Большинство старших офицеров пришли при полном параде. Конечно же не сам Сьюзен, поскольку ВКОТ никогда не спускался с олимпийских высот своей резиденции в старом здании посольства США, где, по слухам, каждую ночь проводил в одиночестве за просмотром голливудских фильмов. ВКОТ любил вестерны. Особенно вестерны с Гэри Купером. Я слышал, что наш американский Микадо смотрел «Генерал умер на рассвете» больше десяти раз. Сам Уиллоуби, не замеченный в особой любви к кинематографу, явился, таща за собой на буксире бравого молодого офицера.

Ёсико Ямагути стояла в толпе, как тропическая птица, и выглядела совершенно бесподобно в красном с золотом кимоно. Все вскочили, когда она торжественно вошла в зал в сопровождении Окуно, ее партнера, и еще одного мужчины постарше, которого я не знал. Оба ее спутника — в смокингах с иголочки. Мужчина постарше наградил присутствующих гостей легким поклоном седой головы. Я попытался попасться госпоже Ёсико на глаза, когда она проходила рядом с моим креслом, но она меня не узнала. Понимаю, не следовало мне этого делать. Я чувствовал отвращение к себе, потому что вел себя как одурманенный поклонник, стоящий в очереди за автографами. Да и с чего было ей меня узнавать? Но ничего не мог с собой поделать. Такой уж я человек. Безнадежно благоговею перед знаменитостями.

В самой картине, кроме божественной госпожи Ёсико, не было ничего особо примечательного. К тому же фильм я уже видел на специальном просмотре для отдела цензуры. Естественно, сеанс прошел без единой заминки. К моему большому изумлению, во время сцены с поцелуем весь зал внезапно резко вздохнул, а затем (что показалось мне очень странным) раздались такие аплодисменты, словно мы наблюдали за парой акробатов или за дрессированными тюленями. Хотя, вообще-то, поцелуй — это не так уж и сложно. Похоже, зрители просто радостно выдохнули после этакого напряжения. Зато после Великого Поцелуя сюжет фильма выдохся, увы, окончательно.