Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер

И вот два года назад по какой-то никому не понятной причине Артем прекратил общаться с дедом. А его мать и бабка упорно избегали вопросов и старались вовсе не упоминать имени внука. Наконец вчера, когда Виктор немного отдышался от жуткого приступа, всхлипывающая Наталья впервые за долгое время заговорила про Тёму. Мол, мальчик всегда страдал от отсутствия отца (интересно, кто его оставил без отца?), поэтому особенно интересовался историей семьи, сравнивал даты рождения, собирал старые фотографии. А два года назад, ни с кем не согласовывая, уехал в Белоруссию в надежде найти кого-то из ветви Шнайдеров. Больше она ничего не знает. Артем страшно изменился после возвращения, стал молчалив и даже груб, буркнул только, что после массовых расстрелов в годы войны свидетелей не нашлось и даже в архивах не сохранилось имен.

– Где именно он был?! – Виктор постарался дышать как можно спокойнее и незаметно прижал рукой бешеный стук в груди.

– Где-то в Гомельской области. Или в Могилевской. Я точно не знаю.

– Наташа, я тебя прошу, уговори его прийти ко мне! Слышишь, девочка, я тебя умоляю, прийти как можно быстрее, сегодня или завтра! Скажи, что планируется срочная операция, что я могу умереть…

– Папа, господи, почему умереть?! С чего ты взял? Но я скажу, я… я постараюсь, только не волнуйся. Я постараюсь.

Нет, это какую голову надо иметь, чтобы отпустить ребенка к черту на рога, в никому не известную и не нужную Белоруссию?! То пылинки сдувают, то отправляют одного в Чернобыльскую зону, дуры несчастные! Что за архивы, что именно там сохранилось?! Дедрик снимал все подряд, каждый день снимал, гнида, выбирал хорошее освещение, близкий ракурс. И особенно любил дразнить Виктора, все время ловил в объектив и ржал. Сволочь, какая сволочь, он специально чередовал фотографии убитых и виды природы – деревья в снегу, озябших воробьев, пушистую еловую ветку. Перед уходом из области земля наконец отказалась носить эту падаль – Дедрик подорвался на партизанской мине. Не зря так ненавидел партизан, не зря боялся и прятался за спины курсантов – на куски разлетелся, уёбок! А вот куда потом девались его документы, письма, пачки фотографий? Виктор Андреевич вдруг почувствовал, как тяжелая пружина в груди сорвалась и, раскачиваясь из стороны в сторону, заколотила в горло. И сразу стало ясно, что пришел конец… нет!.. Глубокий вдох и остановка, вдох и остановка, спокойно-спокойно, спокойно, словно идешь высоко в горах, туман заполняет легкие, но это не страшно, в горах всегда мало воздуха, главное, успеть спуститься, чтобы рассказать Артему, обязательно рассказать Артему.

Виктора призвали осенью сорок первого, но еще в августе он последний раз повидался с родителями и получил новые инструкции. Как ни странно, с наступлением войны жизнь стала более понятной и нормальной. Он учил немецкий язык, зубрил новое свое имя и легенду (Петр Васильевич Денисенко, 1920 года рождения, родом из Смоленска), тренировался запоминать любой набор имен и чисел. Понятно, что шла подготовка к службе в тылу врага, но мог ли он представить, о какой именно службе пойдет речь? Наконец состоялась первая серьезная беседа-инструкция. Уже не с бесцветным ненавистным Борисом Ивановичем, а со строгим немолодым подполковником.

– На очень важное дело посылаем тебя, товарищ Приходько. Очень важное и ответственное. Это не с пехотой по окопам ошиваться. Большая работа и большое доверие.

Виктору, то есть Петру Денисенко, ставилась задача вписаться в группу перебежчиков и попасть курсантом в немецкую особую разведшколу. Из выпускников школы фашисты готовили профессиональных шпионов, требовалось запомнить «соучеников» в лицо и завоевать максимальное доверие для возможного продолжения работы в тылу врага. Такая вот задача, подвиг разведчика, можно сказать.

– Но есть один серьезный момент, сынок, – вдруг по-отечески вздохнул подполковник, – сразу после выпуска из курсантов разведшколы формируют карательные отряды. Для окончательной проверки, так сказать, чтобы у предателей не было дороги назад и чтоб самим не заниматься грязной работой, не пачкать руки в крови и расстрелах!

– Ка-аких расстрелах?

– Разных. Захваченных партизан, коммунистов, евреев. Враг ни перед чем не остановится. Но мы должны бороться и не допустить, чтобы эти гады топтали нашу землю.

– То есть я могу попасть в карательный отряд и участвовать в расстрелах партизан и коммунистов?!

– Не горячись. Чистеньким быть каждый готов, а вот ты представь, что загорелся лес. Огромный прекрасный лес с ценными породами деревьев. Что делают пожарные? Правильно, вырубают часть деревьев и перекрывают огню ход. Заметь, небольшую часть, чтобы спасти весь лес! На тебя возлагается предельно важная задача – запомнить врагов, не дать им натворить еще более страшных преступлений! А ни партизанам, ни другим нашим товарищам, попавшим в руки врага, ты все равно не сможешь помочь, хоть умри, хоть рядом ляжь. Их все равно расстреляют, а ты провалишь задание и обречешь на смерть новые жертвы. Поэтому стисни зубы и служи!

И он служил. Сначала в небольшой группе и совсем близко от Москвы – на зачистке мелких деревень от коммунистов и евреев. Потом весь отряд перебросили в Белоруссию. Руководил отрядом молодой немец с детским именем Дедрик, младший лейтенант Дедрик Кляйн, а все рядовые оказались русскими. Хотя почему только русскими, там всякой твари по паре набиралось – литовцы, белорусы, хохлы, даже казах один. Тридцать четыре человека, и каждого Виктор запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. Хотя нет, подохших натренированная память вычеркивала, стирала, как мел с доски. Но многие выжили, бляди. Выжили до поры до времени, потому что он их узнавал любыми – переодетыми, лысыми, постаревшими.

Еще в разведшколе он начал в уме делить курсантов на три условные группы – мстители, трусы и садисты. Мстители обычно происходили из семей кулаков и врагов народа, все как один ненавидели советскую власть и верили в справедливость немецкого нападения. Они ломались после первых же акций, тряслись от ужаса и отвращения, отказывались стрелять в женщин. Один из Витиного отряда сразу покончил с собой, двоих расстрелял Дедрик, остальные смирились, постепенно озверели и стали неотличимы от трусов. А трусы попадали в основном из пленных, не вынесших голода и страха смерти, документы они подписывали со слезами, но потом быстро втягивались в службу и гораздо реже погибали, чем мстители. Самая мерзкая, хотя и небольшая категория – садисты – даже немцев приводила в ужас. Отбросы человечества, жуткая ошибка природы, они получали удовольствие от убийства, издевались над голыми женщинами, поднимали на вилы детей. Одного такого ублюдка кто-то из курсантов задушил ночью, но даже Дедрик не стал докапываться и искать виновных.

Самое отвратительное, что Дедрик избрал его в любимчики.

– Петья, – радостно орал он по утрам, – иди суда, я тиба ибать!

Нет, до насилия дело не доходило, этот гад больше придуривался, мог ущипнуть для смеху за задницу или потрепать по щеке вонючей ладонью. Больше всего Дедрик обожал фотографировать – все подряд, но в основном идущих на казнь или уже убитых людей. Он заставлял Виктора позировать на фоне трупов с винтовкой наперевес и потом ржал с другими немцами – вот он настоящий русский солдат, красавчик и убийца!