Обаятельная Вера - Диана Машкова

За три года на кафедре ассистенточка оперилась: защитила диссертацию, стала доцентом – при такой-то поддержке власть имущих сложно не стать. Правда, ума новый статус девушке не прибавил. Но людей, проработавших на кафедре целую жизнь, об ее назначении никто не подумал спросить. Камиль Шабанович решил вопрос единолично: подписал приказ, продекларировал «надо продвигать молодых специалистов!» И все.

Первой реакцией профессора Орловой на это назначение было заявление об уходе, которое она не поленилась отнести ректору. А к кому обращаться?! К Ирочке? Или к новоиспеченному декану факультета – прожженной стерве, которая приобрела свою должность тем же путем, что и Ира – свою? Не-ет. Пусть этот поганец сам объяснит, что происходит вокруг!

– Че надо? – встретил ректор Веру Александровну.

За последние годы он сильно располнел, перестал следить за своей речью и начал ко всем без разбору обращаться на «ты». Смотреть на расплывшуюся во все стороны харю было противно.

– Подпись на заявлении об уходе!

– Что ты, Вера Александровна, кипятишься? – лениво пробубнил Камиль Шабанович, почувствовав, что пахнет жареным: защита Зульфии Ильдусовны пока еще не состоялась.

– Вы еще младенца из яслей достаньте, – Вера уже не считала нужным сдерживаться, – и посадите в кресло начальника!

– Посажу, – заверил ее ректор, – если понадобится. Тебе-то что? Хочешь на место Ирочки? Давай обсудим.

– Мечта всей моей жизни!

– Резкая ты, Вера, – ректор, не задумываясь, отрезал отчество, – постоянно вредишь себе. Правду старики говорят: женщина без мужа – конь без узды.

От такой «мудрости» Веру Александровну передернуло, и она не сдержалась.

– А что надо делать? – выкрикнула в отчаянии. – Задницу вам лизать?!

И сама испугалась вырвавшейся грубости – последнее время все вокруг только и делали, что выражались, а слова оказались заразны. Но одно дело – шептаться за спиной руководства, и другое – бросить ректору такое в глаза. Здесь не спасет даже прикрытие Зули.

Однако, к изумлению Веры, ректор не проявил никаких признаков недовольства – лишь гаденько усмехнулся.

– Хорошая мысль, – кивнул он, – но запоздалая. Все этим заняты. Да и у меня теперь интересы другие. Плевал я на вас!

– И вы, – Вера оторопела, – так спокойно говорите об этом?! А если у меня в кармане диктофон?

– И что?! – Он расхохотался. – Испугала ежа. Иди, Вера, работай, раз другого ничего не умеешь.

Профессор Орлова оторопело смотрела на руководителя пединститута и не могла найти ни в выражении его лица, ни в глазах ничего человеческого. Как же так вышло, что преподаватели, интеллигентные люди, допустили к руководству собой такое вот быдло?! Он уже и не пытается скрыть, что превратил вуз в личную вотчину. Создал систему, которая работает персонально на него одного и качает деньги в один карман. Все знают об этом. Все видят. Только никто ничего сделать не может.

– Ты, Вера – ископаемое, – наградил он Веру Александровну метким эпитетом, – оставь Ирочку в покое. Посидит она у вас полгодика, потом я ей место получше найду. Ясно?

– Подпишите мне заявление.

– Не дури, – ректор взял из ее рук бумагу и порвал в мелкие клочья, – пока Зульфия Ильдусовна не защитится, никуда не уйдешь.

– Не имеете права!

– Иди, – он снова расхохотался, – доказывай. Хоть в прокуратуре.

Вера Александровна вышла из кабинета ректора, ощущая себя оплеванной. Да так оно, по сути, и было.

С того дня она уже не могла ходить на работу без отвращения. Некогда любимое дело превратилось в каторгу: тошнило от одного вида учебников и становилось стыдно, когда в аудиторию входили студенты. Ведь каждого из преподавателей смешали с дорожной пылью. И чему эти люди могут научить, если сами превратились в рабов, потерявших свободу и право голоса?

Утром Вера проскальзывала бочком в аудиторию и сидела в ней до конца занятий. Кафедра перестала быть местом, где преподаватели собирались, работали, пили чай и обсуждали студентов: каждый теперь обходил ее за версту. Одна только Ирочка – притихшая и какая-то болезненная – восседала на кафедре в гордом одиночестве. Она даже не рискнула перебраться за стол Тамары Львовны: так и осталась на своем прежнем месте.

Невозможно было понять одно: неужели девочка оказалась настолько глупа, что не сообразила раньше – никто не позволит ей фактически руководить! Все прекрасно помнили Ирочку еще студенткой: тихая троечница, бледная моль. Пусть отсиживает свои полгода и отправляется на новую должность, которую припас для нее благодетель.

Но уйдет она или нет, а крепкий и работоспособный коллектив кафедры Камиль Шабанович безнадежно порушил. Занятия велись теперь из-под палки: надо, и только. Прежнего задора в работе со студентами ни у кого из доцентов и профессоров не наблюдалось.

Другой разговор, что рельсы, накатанные годами, никуда не делись. Только вот профессионализм превратился из вдохновенного в инерционный. И стыдно было как раз потому, что все понимали – студенты чувствуют, как изменилось отношение преподавателей к работе. Да только не могут ведь люди бесконечно черпать душевные силы в себе! Нужна мотивация и подпитка.

Студенческий театр, который успел завоевать в городе добрую славу и прибавить очков ректору, – даже в Министерстве образования в прошлом году выступали, – умер. Вера не могла и не хотела начинать все сначала: из старой труппы многие получили дипломы в прошлом году, а искать новых актеров не осталось ни запала, ни сил. Да и без Сережи Шматова со всем этим чудом было не справиться.

Сергей закончил учебу: успешно сдал экзамены, защитил диплом и устроился переводчиком в филиал западной компании. Не важно, что Вера Александровна все-таки помогла – порекомендовала его директору, другу юности Ильнура. Главное, что Сережа и сам оказался большим молодцом. Как ни странно, именно «Пигмалион» и Верина критика сценария заставили его засучить рукава, чтобы выучить язык в совершенстве.

Вот и вторая очевидная польза после брака Катарины и Петруччио от безвременно почившего студенческого театра.

В отношениях с Сергеем так ничего и не переменилось. Тогда, после возвращения из Ярославля, Вера Александровна затеяла с юным поклонником непростой разговор: пришло время расставить все точки над «i». Хотела объяснить, что не приемлет отношений «учитель – ученик» не только по этическим соображениям, но и по природе своей. Дошло до того, что рассказала мальчишке – никогда такого раньше не делала – историю матери и отца. Он все понимал, слушал с сочувствием, а потом вскидывался и снова убеждал преподавателя в своей любви. Каждый в итоге так и остался при своем мнении.

Получив диплом, Шматов явился к Вере домой с громадным букетом роз и тоненьким золотым колечком – делать официальное предложение. Боже! Она не знала, плакать ей или смеяться. А он убеждал, что будет ждать сколько угодно. Говорил, что готов состариться раньше времени, лишь бы она перестала комплексовать из-за разницы в возрасте.