Закваска - Робин Слоун

Она замолчала и посмотрела на меня. Перевела взгляд на мое рабочее место, потом снова на меня.

— А оно же стабильное, да?

Мне показалось, что она спрашивает не про закваску, а про меня.

— Я уже несколько месяцев пеку на этой закваске. Мне ее дал пекарь, у которого она жила… много лет. Да, стабильное.

Она восхищенно прицокнула языком.

— Там, наверное, сотня компонентов! Самые маленькие пики — это, может, и шум, сложно сказать. Но все равно — их так много!

В ее глазах читалась жажда.

— Я никогда в жизни такого не видела, я даже никогда в жизни не читала о комменсальном поведении такого масштаба и сложности, — мне показалось, что она сейчас встряхнет меня. — Это нереально.

Мы с Джайной Митрой уселись под лимонными деревьями, взяв с собой по чашке эспрессо, и я рассказала ей историю закваски. Она оказалась так себе слушателем: ее взгляд был тяжелым и голодным, и пока я говорила, она строчила что-то в своем ежедневнике — зеленой ручкой, страницу за страницей. Я от всего этого начала нервничать.

Я закончила рассказом про упадок закваски и ее возрождение благодаря Стивену Агриппе и про мои опасения, что все зашло слишком далеко, потому что я не понимала, с чем имею дело.

Джайна Митра вперилась в свои заметки.

— В моей области все одержимы поиском новых организмов, — пробормотала она. — Это Клондайк. Но у меня уже есть все организмы, которые мне нужны. Я просто не могу объединить их.

Она подняла голову и уставилась в пространство.

— Как же работают их сообщества? Я пытаюсь… — она прерывисто вздохнула. — Но стоит сдвинуть один кусочек, и другие уже не влезают. Стоит поменять что-то одно, и все — кто в лес, кто по дрова. Каждая новая партия хуже предыдущей. Знаешь, отчего они так липнут к зубам? Дело не в энзимах, а в том, что они производят. В мертвых клетках. В трупах!

Клейкий вкус смерти. Ну отлично!

Джайна Митра показывала мне нечто настоящее, что ее вымотало, и из-за этого она начала нравиться мне чуть больше. Может, на пару процентов.

Она положила ладони на свой ежедневник.

— Я хотела бы изучить твою закваску.

— Не уверена, что это разрешит твои трудности, — сказала я так осторожно, как только могла.

Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— Может, и разрешит. Пожалуйста. Мы могли бы работать вместе.

Ее тон внезапно стал нежным и просительным, и это было очень странно. Лучше бы она и дальше говорила со мной резко и грубовато. Ей надо было скомандовать: «Дай мне изучить эту твою жижу». Я бы подчинилась в ту же секунду.

До открытия Мэрроу-Фэйр оставался день, и я отвисала на своем рабочем месте, очень довольная, что мне удается печь достаточно хлеба. Я тупила в Интернете и все еще размышляла о предложении Джайны Митры, когда она явилась снова и объявила, что хочет показать мне нечто, что может (и должно) повлиять на мое решение. Для этого нам надо было поехать куда-то на машине, так что не могла бы я взять отгул? Я согласилась. Мне вдруг показалось, что я слишком долго сидела в темноте склада.

Я целый год жила в Калифорнии и никогда не была южнее Дейли-Сити, нога моя не ступала на землю Сан-Хосе, и я не была уверена в существовании долины Сан-Хоакин.

Я сидела на пассажирском месте в синей «Тесле» Джайны Митры, мы ехали по I‐5. Весь правый ряд был занят грузовиками, тащившими на буксире трейлеры, а за ними виднелись бесконечные фруктовые сады, серебристые оливы перемежались шипастым миндалем — густая зелень до самого горизонта. Что ж, долина Сан-Хоакин и правда существовала.

Некоторые ездили по этой дороге в ЛосАнджелес — шесть часов, если не останавливаться пописать. Я ездила туда однажды, на поезде — железная дорога обнимала побережье, шла мимо виноградников и пусковых шахт.

Это была другая Калифорния.

Мы проехали мимо небольшого грузовичка с биотуалетом в кузове — он плелся по подъездной дороге в ногу с мусоровозами, двигавшимися неровной чередой.

Кое-где что-то торчало: огромные безликие белые сараи, похожие на еще не брендированные гипермаркеты, зернопогрузчики, загоны для скота.

Джайна Митра съехала с шоссе и свернула на длинную прямую дорогу под названием CR 16. Мы миновали неоново-зеленый тарахтящий трактор, я помахала водителю, он помахал в ответ. Вдали над огромным фисташковым полем по низкой дуге пролетел маленький самолетик и оставил розовый след. Я повозилась с приборной панелью и включила кондиционер в режиме циркуляции воздуха.

Мы свернули с CR 16 на CR 7. Тут было слишком много длинных прямых дорог, чтобы заморачиваться с названиями.

Нам навстречу дребезжала фура. Прицеп ее был покрашен в ярко-зеленый цвет, и когда она проехала мимо, я увидела на боку знакомый логотип. Фура везла питательный гель.

Это была страна Суспензии.

Фабрика оказалась чуть дальше — гигантская, целая квадратная миля. Над землей возвышались баки и цистерны, их поверхность была испещрена трубками и клапанами. Их окружали погрузочные платформы, там ждали другие ярко-зеленые прицепы. Железная дорога шла прямо по территории фабрики. Упаковки Суспензии можно было отгружать сразу в товарные вагоны и отправлять в Чикаго, Нью-Йорк, порт Окленда и куда угодно еще.

От CR 7 к фабрике вела длинная аллея, обсаженная оливами. Под ними гнили темные кучки плодов.

— Раньше это место принадлежало «Галло», — сказала Джайна Митра. — Тут делали дерьмовое вино.

А теперь делают питательный гель. Интересно, это можно расценивать как шаг вперед? Можно? Или как?

Если все сады и виноградники Фресно зачахнут, а на смену им придут фабрики, производящие Суспензию, по-прежнему можно будет говорить, что долина Сан-Хоакин кормит весь мир.

К нам через парковку шел мужчина — высокий, лысый и до ужаса тощий. Он энергично махал нам, губы его расплылись в улыбке.

— Доктор Митра! И наш почетный гость!

— Это Доктор Кламат, — сказала Джайна Митра. Она тоже улыбалась — приветливо, но по глазам было видно, что принужденно. — Создатель и генеральный директор Суспензии.

— Я предпочитаю, чтобы меня называли «Главный гарант качества».

Он обнял Джайну Митру — совсем слегка, еле прикоснувшись к ней, а потом протянул мне руку — невероятно сухую на ощупь.

— Проходите-проходите, — сказал он. — Осмотритесь. Доктор Митра сказала мне, что вы употребляете Суспензию — она вся производится здесь.

— Я раньше употребляла, — сказала я. — Уже давно ее не пила.

Он ухмыльнулся, совершенно не обескураженный:

— Она, как у «Битлз», «все лучше и лучше».

В помещении воздух был плотный и пах кисловато. Все поверхности, пол и потолок были увиты красными, желтыми и синими трубками, некоторые были совсем узкие, толщиной с мое запястье, а в другие запросто влезла бы «Тесла» Джайны Митры. Трубки соединяли между собой множество гигантских резервуаров, помеченных непонятными символами, Все это напоминало электростанцию или очистительное сооружение. В каком-то смысле, это было и тем и другим.