Чернее черного - Хилари Мантел

— Я собираюсь сделать сайт Элисон в Интернете, — сообщила Колетт.

Сильвана бросила листовку на столик миссис Этчеллс и принялась водить руками вокруг Колетт, чтобы прощупать ее ауру.

— О боже, — сказала она и ушла.

Семь часов. По расписанию закрытие в восемь, но нынче повезет, если удастся смыться в половине девятого; уборщица уже ошивается поблизости, таскает пылесос взад-вперед по коридору. Но что же делать с клиентами — выставить, заморенных и зареванных, на улицу? Почти все они сегодня говорили о Ди; многие не выдерживали и рыдали, положив локти на стол, распихав талисманы пикси и крошечные медные кимвалы, чтобы выплакаться с комфортом. Она была совсем как я, она была мне как подруга. Да, да, да, соглашалась Эл, как и она, вы обречены на страдание, о да, да, да, я обречена. Вы любите развлечения, о да, я всегда любила танцевать. Я думаю о двух ее сыновьях, у меня тоже было бы два сына, если бы второй не уродился девочкой. Диана, как и я, была Рак по гороскопу, я родилась под знаком Рака, это значит, что мы в панцире, но внутри — мягкие, наверное, потому ее так и прозвали, а?[32]Я никогда об этом не думала, призналась Эл, но вы, вполне возможно, правы. Я думаю, ее сделали козлом отпущения. Она явилась мне прошлой ночью во сне в виде птички.

В их горе было что-то прожорливое, что-то злорадное. Эл не мешала им рыдать, соглашалась с ними, скармливала им их собственные слова и иногда повторяла «ну-ну»; ее взгляд блуждал по залу в поисках заговорщиков. Колетт бродила среди столиков и прислушивалась. Я должна попросить ее не делать этого, подумала Эл, по крайней мере, не так явно. Враждебность так и тянется за ней хвостом; лишь бы они не возненавидели меня, молилась Эл.

Дело в том, что среди экстрасенсов принято отсылать клиентов друг к другу, работать группками, делиться обязанностями, сильными и слабыми сторонами: увы, дорогая, сама я не медиум, но видите Еву вон там, в углу, помашите ей ручкой и скажите, что вы от меня. Они передают друг другу записки, от столика к столику — отборные лакомства, интимные подробности, чтобы производить впечатление на клиентов. И если по какой-то причине ты выпал из этого круга, тебя могут перестать рекомендовать, тебя могут выжить. Когда коллеги отворачиваются от тебя, дело дрянь.

— Да, да, да, — вздохнула она, поглаживая пятнистые ладони, которые только что читала. — Что ни делается, все к лучшему. И я уверена, что юный Гарри с возрастом станет больше походить на отца. — Женщина выписала ей чек за три услуги: хиромантию, хрустальный шар и общее ясновидение. Когда она отрывала его, последняя жирная слеза выкатилась из ее глаза и плюхнулась прямо на идентификационный код банка.

Женщина отошла, и другая клиентка на секунду задержалась у ее стола:

— Вы знакомы с ведической хиромантией или только с обычной?

— Боюсь, только с обычной, — призналась Элисон. Женщина фыркнула и пошла прочь. — Можете поговорить с Сильваной… — начала было Элисон, но осеклась.

В конце концов, Сильвана — обманщица; ее мать держала газетный ларек в Фарнборо, что довольно странно для человека, утверждающего, что его цыганские корни теряются во мгле оккультных традиций. Иногда клиенты спрашивали: «В чем разница между яснослышанием и чтением ауры, между тем-то и тем-то?» И Элисон отвечала: «В общем-то, никакой, дорогая, неважно, какой инструмент вы изберете, дело не в методе и не в технике, дело в том, насколько вы чувствительны к высшим сферам». Но чего ей на самом деле хотелось, так это перегнуться через стол и заявить, а вы знаете, в чем разница между ними и мной? Большинство из них ничего не умеют, а я — умею. И разница проявляется, говорит она себе, не только в результатах, но и в отношении, в поведении, в какой-то изначальной серьезности. Карты Таро, еще никому не послужившие сегодня, лежали у ее правой руки, горели сквозь алый шелк: Жрица, Влюбленные, Шут. Она никогда не касалась их грязными руками, никогда не открывала, не открыв прежде сердце; в то время как Сильвана устраивала перекуры между клиентами, а Мерлин и Мерлен посылали за чизбургерами, едва случалось затишье. Не стоит курить и жрать перед клиентами, дышать на них дымом поверх хрустальных шаров. Вот чему она должна научить Колетт — небрежный подход не годится, нельзя запихивать все в нейлоновую сумку, нельзя заворачивать розовый кварц в трусы. Нельзя носить инструменты в коробке из-под дюжины бутылок чистящего средства для туалета, нельзя убираться после ярмарки, запихивая все в пакет из супермаркета. И надо следить за лицом, за его выражением, каждый миг бодрствования. Она иногда замечала неосторожную гримасу на лице коллеги, после того как уходящий клиент уже повернулся прочь, — смесь глубокой усталости и скуки, маска профессиональной живости блекла, и из-под нее выплывали привычные алчные черты. Она давным-давно сказала себе, что клиентам не понравилась бы такая гримаса, и посему изобрела улыбку, сочувственную и задумчивую, которую намертво прибивала к лицу между чтениями; она и сейчас была на месте, эта улыбка.

Меж тем Колетт презрительно следовала по своему маршруту, любезно вытряхивая пепельницы или поправляя опрокинутых хоббитов, — что угодно, лишь бы наклониться поближе и прислушаться. Она подслушала слова Кары, Кары с остриженной головой, заостренными ушами, бабочкой-татуировкой: ваша аура — все равно что штрих-код, рассматривайте ее так. Итак, первая жена вашего мужа, не она ли та блондинка, которую я вижу? Я чувствую, что вы человек огромной внутренней силы и воли.

— Как насчет стаканчика кофе из автомата, миссис Этчеллс? — предложила Колетт, но бабушка Эл лишь отмахнулась от нее.

— Вам знакомы радости материнства, дорогая? Просто я вижу маленького мальчика в линиях вашей ладони.

— Вообще-то девочку, — возразила клиентка.

— А может, и девочку. А теперь, дорогая, только не поймите меня превратно и не тревожьтесь, но не стряслось ли с ней чего-то неприятного, так, ерунды какой, больничной койки я не вижу; больше похоже на то, что она, ну, например, упала и расшибла коленку.

— Ей двадцать три года, — холодно сообщила женщина.

— О, понимаю, — хихикнула миссис Этчеллс. — Должно быть, вы были очень юны, дорогая, когда познали радости материнства. И всего одно дитя, верно? Ни маленьких братиков, ни сестричек? Вы не хотели или не могли? Кажется, я вижу пустяковую операцию?

— Что ж, если ее можно назвать пустяковой.

— О, я всегда называю операции пустяковыми. Я никогда не говорю «серьезная операция». Нехорошо расстраивать людей.

Старая слабоумная попрошайка, мысленно произнесла Колетт. Что еще за «радости», что это за слово и что оно значит? Медиумы говорят, не ищите радость вовне, ищите ее внутри, дорогая. Даже Элисон соглашается с этим, когда выступает на публике; в интимной же обстановке, в Уэксхэме, по ее виду частенько можно сказать, что это безнадежное занятие. Отыщите радость в сердце своем — да с тем же успехом можно порыться в мусорных баках. Где же Бог, спросила она у Эл, где же Бог во всем этом? И Эл ответила, Моррис говорит, он никогда не видел Бога. Тот особо не появляется на людях. Но он говорит, что видел дьявола, он говорит, что на короткой ноге с ним и даже как-то раз обыграл его в дротики.