Эмигрант. Испанская война - Даниил Сергеевич Калинин

каждую клеточку её нежного тела…

Сколько это длилось? Я потерял чувство времени; каждая секунда была вечностью, а часы, проведённые вместе, казались мгновениями. Совершенно обессилившие, мы заснули в объятиях друг друга.

А проснулись от утреннего холода. Но и тогда нас согрела не одежда, а жар объятий…

На рассвете небо озарилось первыми лучами солнца, а лес будто взорвался птичьим пением. Такого я ещё никогда не слышал: в единую мелодию вплетались голоса сотен пернатых певцов. Все разные, они умудрялись быть в этой песне единым целым, удивительно точно дополняя друг друга. По-настоящему живая музыка природы будто окружала и заполняла всё вокруг, проникая в сознание… В который раз в эту ночь я переживал ощущение сказочности и нереальности происходящего…

…Я смотрел в глаза любимой, каждый взгляд которой был подобен этому рассвету… Не знаю как она, но я точно никогда не забуду этих мгновений. Сердце подталкивало сказать те слова, которые очень хотелось произнести. Однако мне казалось, что в данной ситуации они не принесут ничего кроме душевной боли.

Но именно в этот же миг я вдруг осознал, что был неправ. И именно с тех слов, которые бились в моей душе, как птицы в клетке, может начаться нечто совершенное и нечто новое в моей жизни. Что эти слова – тот результат сделанного выбора и тот выход, который мы с любимой страстно желали обрести:

– Дуниша, будь моей женой!

Лицо девушки озарила сияющая улыбка.

– Да!!!

Глава девятнадцатая. Тот самый выход

В сырой от росы и измятой одежде мы спешно возвращались из леса. Как бы то ни было, девушке было очень стыдно показаться в таком виде перед горожанами. Я это прекрасно понимал, хотя шансов проскочить незамеченными у нас было немного: и меня, и её наверняка уже искали.

Однако до больницы нам не встретилась ни одна живая душа. Вход в корпус никто не охранял, а больные, Слава Богу, ещё спали. Однако волнение снова охватило меня: вдруг мы его не застанем?! Но обошлось.

Главный военврач (между прочем, наваррец), пил для бодрости утренний кофе. Наш заход в его кабинет несколько ошарашил благородного испанца (родом последний был из дворян). Потому и моё обращение к нему было соответственным:

– Дон Алехандро! Я прошу простить меня за неповиновение и за то, что пострадали те славные воины, оставшиеся меня сторожить. Однако уважаемый Айнгеру обманул вас, заявив, что я желаю бежать. Это, безусловно, не так. Вы можете запросить информацию обо мне в тех терциях, в которых я служил. Более того, я надеялся, что мои командиры оставили мне хоть какую-то характеристику, указывающую, что я мужественно сражался. По крайней мере, мои раны, полученные в бою, должны свидетельствовать об этом.

– Никакой характеристики у вас нет. Что до ран, то в бою их получают и трусы. Но предположим, я вам верю. Синьора, стоящая рядом с вами, – ведь это дочь многоуважаемого Айнгеру?

– Точно так, дон Алехандро. Я скажу более: именно в этой юной сеньоре, а точнее в нашей с ней любви, кроется истинная причина той неприязни, которую питает ко мне её отец.

– Синьора Дуниша, это правда?

Невероятно смущённая, девушка не смогла вымолвить ни слова, лишь кивнула.

– Предположим, вы оба говорите правду. Но зачем же вы ко мне пришли? Попросить дать вам отсрочку перед фронтом или наказать человека, солгавшего про вас? Учтите, бумаги подписаны и отсрочку я вам дать уже не смогу.

Дуниша вздрогнула и бросила на меня полный волнения взгляд.

– Дон Алехандро, не то и не другое. Я хочу, чтобы вы нас поженили.

– Что?!!

– В армии существует давняя традиция, сложившаяся столетия назад: на поле боя или на корабле, властью заключать брачные союзы наделён командир подразделения. На момент моего нахождения в госпитале моим непосредственным командиром являетесь вы.

– Ну, это пережитки прошлого. И потом, мы в Испании. У нас браки заключаются в Церкви, а обычаев заключать светские браки, как в проклятой Республике, у нас нет. Нужно благословление родителей, да к тому же, вы наверняка не католик, а ортодокс! (при этих словах доктор даже слегка поморщился).

– И мы всё это прекрасно понимаем. Поэтому и пришли к вам. Подумайте сами: уважаемый Айнгеру недолюбливает меня с самой первой встречи. И мне кажется, источник этой неприязни заключается в том, что уважаемый отец моей любимой видит во мне захватчика. Кстати, для вас он вряд ли делает исключение… Естественно, он не даст никакого благословления. Что касается моих родителей, – то мой отец пал на поле брани, а мама сейчас томится в Гибралтаре.

– Хорошо, я понял про волю родителей. Однако вы могли объяснить это любому падре в любой Церкви.

– Да. Но у нас принято так: не муж приходит в дом жены, а жена в дом мужа. И когда русский мужчина берёт в жены иноверку, её обязательно перекрещивают перед Венчанием.

– Что же, если уважаемая синьора Дуниша готова пойти на этот шаг, и поменять Святую Римско-Католическую Испанскую Церковь на веру ортодоксов – это её выбор. Но я же вам ничем не могу помочь. Закончится война, вы встретитесь, девушка снова подумает и сделает выбор.

– Я уже сделала выбор!

Басконка устремила на врача гневный взгляд.

– Дуниша, не горячись. Дон Алехандро, вы лжёте. Поскольку именно вы можете помочь и заключить наш брак, который признает испанская власть, Церковь и родители моей жены.

– Послушайте, вы меня утомляете. Вы – не испанец, ортодокс и требуете отдать вам в жёны (без благословления родителей!), истинную испанку и католичку. Я не пойду на этот шаг.

– Не испанец? Но я доброволец, что воюет в Испании ради того, чтобы «красная» ересь не одержала победы! И не истребила ту самую Римско-Католическую Церковь на вашей земле! Отец моей любимой не благословит нас из-за ненависти, что испытывает к захватчикам Бискайи, которым являетесь и вы! А между тем, я спас его дочь от изнасилования, а может ещё чего и похуже, – что могли с ней сделать марокканцы?! Мой же отец не благословит мой брак потому, что пал на войне с тем же врагом, с которым боремся и мы! Да, я не испанец, не католик, но я с честью дрался на вашей земле ради вашей же жизни и свободы! И вот она, благодарность?! Я люблю девушку и желаю стать её супругом и по чувствам, и по долгу, – так как фактически мы уже стали мужем и женой! Но вместо того, чтобы помочь влюбленным, вы обрекаете их на разлуку, а Дунишу ещё и на бесчестие! И в этом заключается Испанская честь?! «Вы, русские добровольцы, можете воевать и умирать рядом с нами, но мы никогда мы не отдадим за вас своих дочерей!» Так получается?!!

Дон Алехандро побледнел и взволнованно задышал. Под конец моей речи он вскочил, торопливо застёгивая пуговицы на кителе.

– Не надо попрекать испанцев в бесчестии. Синьора Дуниша, вы желаете стать женой этой мужчины?

– Да!

– Что же. Возьмитесь за руки. Синьор Никита, вы желаете стать мужем этой прелестной девушки?

– Да!

– Тогда объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать супругу…

…Помимо невероятной формы документа, подтверждающего наш брак (с печатью госпиталя на обороте и подписью дона Алехандро) я сумел также раскрутить главврача на недельный отпуск. Аргументация была следующей:

– Во-первых, даже на войне по случаю бракосочетания полагается кратковременный отпуск;

– Во-вторых, моя нога хоть практически и зажила, но как раз ещё неделю относительного покоя ей было бы потребно дать для полного восстановления;

– И в-третьих, я обязан был показать супругу старой и больной маме.

Третий аргумент подействовал сильнее прочих: видимо в доне Алехандро жило особое отношение к матерям. Он не только дал мне отсрочку, но и договорился по моей просьбе о том, чтобы меня с Дунишей взяли в качестве санитаров в санитарный же поезд. Он отправлялся на юг Испании этим вечером.

Теперь меня ждало объяснение с тестем.

Очевидно, Айнгеру, получив известие о том, что мы в больнице, сразу примчался сюда. Когда же