Демонология Сангомара. Яд и Меч - Д. Дж. Штольц

— Невероятно! Именем Оргона, как возможно было погубить такое могущественное существо? — Марглен почесывал гладкий подбородок старыми и сухими пальцами. На безымянном сверкало серебряное кольцо с изображением орла — символа Оргона, божества власти.

— Управитель Порта шепнул мне, почтенный Марглен, — отозвался Авариэль. — что наш господин граф отравил Левиафанов медузьим ядом, заставив бестий съесть их под видом рыбы.

— Невероятно! — повторил старик, затем, увидев Юлиана, отвесил поклон. — Да осветит солнце Ваш путь, господин Лилле Адан. Ваш благородный поступок освободил весь берег от гнета чудовищ и будет однозначно воспет в легендах, увековеченных, подобно историям короля Аэротхорна и рыцаря Лефадия.

Юлиан подошел ближе к двум членам Плениума и кивнул, здороваясь. Его разорванная рубашка пряталась под неказистым коричневым плащом, а короткие волосы, доселе аккуратно зачесанные назад, теперь растрепались. Тем не менее, плении в порочно роскошных одеждах, увешанные и обшитые серебром, глядели на молодого господина с благоговейным страхом.

— Приветствую вас, почтенные. Главное, что морские пути стали свободны для судов. Через несколько дней нужно собрать Плениум и выдать кораблям разрешение покинуть порт.

— Через несколько дней? — вскинул седые брови болезненно худой Марглен. — Отчего же не сразу?

— Самка Левиафана зачала от такого же, как и она. Где-то должен быть и самец.

— Доселе в водах не было замечено второго Левиафана, — побледнел Авариэль Артисимо.

— До этого дня не было и детеныша, — тяжело вздохнул Юлиан. — Но я надеюсь, что самка сама навещала самца в других водах, далеких от фарватеров, а не наоборот.

— Тогда действительно стоит немного выждать, прежде чем открывать морские пути, — склонил в задумчивости голову Марглен. — Если господин прислушается, то я бы рекомендовал проследить за ситуацией на воде не с пару дней, а с несколько недель.

— Это уже на волю Плениума, — Юлиан согласился. — В любом случае, прибывающие корабли еще не знают ни про появление Ноэльского Левиафана, ни про его смерть. Так что запрет коснется лишь отбывающих судов.

— Да. Однако, даже с условием запрета выхода с пристани в течение нескольких недель, когда суда покинут его, они достигнут с радостной новостью Наххеля и Анеф-Арая быстрее, чем гонцы на лошадях сообщат о пробуждении уже мертвого Левиафана.

К беседующим господам, стоящим за ограждением, около которого толкалась праздная толпа, подошел Кавиан. Управитель явился в сопровождении плении Фамьелы Бруло Октавиулы, пожилой и полной женщины — вестницы Авинны. Все больные и немощные — забота о них ложилась на укрытые богатой васильковой шалью плечи Фамьелы Бруло. В серебристых волосах плении, собранных в толстую косу, сверкали сложные украшения. Украшения были выполнены в виде можжевеловой веточки — символа Авинны, дюжа здоровья и милостыни. В противовес мягким и пышным, как облако, одеждам Фамьелы ее лицо казалось неприятно обрюзгшим.

Рядом с Фамьелой тащился одетый в ноэльские шаровары и рубаху Халлик. Он был бодр после целебного сна в приюте у храма Мудрых, но отрешенный взгляд ребенка показывал его потерянность в этом великом мире. Халлик знал, что скоро его судьба решится, и рыбак, оказавшийся графом, определит, где теперь будет дом сына купца, что теперь был не сыном купца, а сирой дворняжкой.

— Да осветит солнце Ваш путь! — склонила в почтении свою толстую шею Фамьела и с раболепием поклонилась Юлиану так глубоко, как могла в своем возрасте. — Луциос благодарен Вам за заботу, наш милостивый господин и защитник.

— Здравствуйте, господин Лилле Адан, — также поклонился Кавиан.

Кавиан, будучи человеком простым, не умел говорить с красноречием, присущим каждому плению в Ноэле, а потому поздоровался просто и без лишних слов. Фамьела же, брезгливо морщась от неказистого вида Управителя, стояла от того на некотором расстоянии. Самого же Халлика, как посланного господином ребенка, она ласково поглаживала по головке грузными изнеженными пальцами, усеянными кольцами. Поглаживала нарочито демонстративно.

— Приветствую и вас. Халлик, как ты себя чувствуешь? — спросил Юлиан.

— Хорошо, дядь… ой, господин.

От ребенка пахло благовониями и успокаивающими мазями, которые хоть и убрали слезы с глаз, но не смогли залечить душевные раны. Те еще долго будут кровоточить.

— Я позаботилась о мальчике, как вы и велели, господин Лилле Адан! — сказала неестественно высоким, певучим для столь грузного тела голосом Фамьела. — Он был овеян можжевеловыми маслами, одет в лучшие одежды приюта, накормлен томленым мясом кролика, свежими овощами, и выспался в высокой комнате при храме.

— Спасибо Вам, почтенная Фамьела…

— Господин, — спросил скромно Халлик. — А куда меня теперь? В приют?

— Не смей перебивать Его Сиятельство! — рявкнула Фамьела. Потом, впрочем, ее жесткий взгляд насилу смягчился.

Юлиан посмотрел на двух мужей и одну даму, а также на растерянного Кавиана — человека простого, хоть и не бедного, привыкшего общаться с портовыми купцами, ревизорами, капитанами да грузчиками, но никак не с властолюбивыми господами из Плениума.

— Я бы не хотел отдавать тебя в приют, Халлик. Думаю, что тебе нужна приемная семья.

— Если Вы, господин Лилле Адан, позволите, я бы взял ребенка к себе, — карие глаза Авариэля Артисимо любовно глядели на весьма симпатичного Халлика. — Он станет айором — всегда будет сыт и одет. Что ты думаешь об этом, Халлик?

С этими словами плений погладил мальчика по голове, приласкал его упругие кудри, и Халлик воздел глаза и с трепетом посмотрел на милостивого господина. Авариэль Артисимо был красив. Он носил на лице выражение благодетельности, а сердечный взгляд его карих глаз никогда не становился суров. Халлик ощутил тепло и заботу, исходящие от пления, и радостно сделал к тому шаг, встав под усеянную кольцами руку. Но тут из уст графа прозвучали страшные для Халлика слова.

— Боюсь, что Ваш высокий статус, почтенный Артисимо, не позволит неграмотному мальчику с Севера стать личным слугой.

Халлик вздрогнул. Со страхом он перевел взгляд с господина Артисимо на графа. Мысленно мальчик уже приготовился служить столь представительному плению, с лицом мягким и добрым, и слова Юлиана его напугали.

— Дядь… Ой, господин. Я умею читать и писать! — с тревогой заявил Халлик. — Мой отец с четырех лет нанял учителя. Он обучал меня Аельскому языку!

В подтверждение своих слов сын купца, который чувствовал настоятельную потребность оказаться у милостивого Авариэля, прочистил горло и весьма криво, с акцентом, но пропел стих на аельском языке.

По губам Авариэля пробежала улыбка. Он еще раз погладил Халлика по голове, потом спустился пальцами к шее и указательным и большим нежно потрепал мальчика за холкой.