Проклятие темных вод - Пенни Хэнкок

— Нашли?

— Что?

— Размер.

— А… да, конечно. Значит, так. Принесу джинсы, пару футболок, боксеры и толстовку с капюшоном. Если получится — теплое белье и носки.

— Да не надо столько!

— Пригодится.

— Не пригодится, если я, как вы сказали, скоро перееду.

— На всякий случай стоит запастись. Что-нибудь еще?

— Музыки здесь нет. Только речку и слышно.

— Так тебе же вроде нравились звуки реки? Помню, ты сказал в нашу первую ночь, что это нечто вроде музыки города. Ты же не перестал их слышать? Так бывает: привыкаешь к чему-то — и перестаешь это воспринимать.

Джез смотрит на меня так, будто ни черта не понимает.

— Я объясню. — Присаживаюсь на краешек кровати. — Когда прилив выдыхается, слышно, как вода играет галечником. Будто постоянный фоновый ритм. Но когда он набирает силу, звуки могут застигнуть врасплох. Ты не слышал понтон? Когда он шевелится, словно ребенок плачет. А когда проходит катер, от его волн идут сильные пульсации. Приливы и отливы, если на них настроишься, — как жизнь: у них есть свой ритм. Река напоминает: ничто не вечно, но все, что уходит, возвращается в той или иной форме.

— Я знаю только то, что не могу без музыки.

— Поняла, извини. — Вижу, он не в настроении для наших разговоров «о высоком». — Просто пыталась довести до твоего сознания… Да, конечно, музыка — твоя стихия, Джез. И я отлично понимаю это. Ладно, подберу что-нибудь, не волнуйся.

— А еще я хочу поговорить с ними. С мамой и Алисией. Они ведь понятия не имеют, где я. Да? Должно быть, с ума сходят. Страшно подумать, каково им сейчас.

Распахиваю настежь крохотное оконце. Резкий, холодный, напитанный речными запахами воздух устремляется внутрь, поднимает паутину — она ловит свет и слабо мерцает.

— Джез, не знаю, что делать! Пока что тебе нельзя с ними говорить. И выпустить тебя я не могу, пока не уедет Грег. И заставить его уехать не могу, и присутствие его мне невыносимо. Я как в ловушке.

— Кто в ловушке? Вы? — Он заливается ироничным, горьким смехом.

Поворачиваюсь, смотрю на парня. Свет падает на него из открытого окошка. Джез сейчас совсем не такой, как в тот, первый день. Лицо мальчика бледное и искаженное, вокруг рта появились прыщи. Его красота увядает в этом чудовищном месте.

Может, отпустить его — верное решение? Я ведь могу просто срезать скотч, выйти и оставить дверь открытой. Пусть уходит. Отсюда даже до дома Хелен совсем недалеко — десять минут, и юнец там. Представляю себе лица Марии, Мика и Хелен. Кстати, последней очень бы помогло возвращение племянника. Их семья рушится, а ключ к восстановлению у меня в руках. Вот только придет ли все в норму? Ведь то, что я начала, введя Джеза в свою жизнь, к их семье отношения не имеет. Некоторые вещи не изменить. Подозреваю, что Мик не зауважает Хелен снова, а сама Хелен продолжит прикладываться к бутылке. Тлеющая страсть (если это была она) между Миком и Марией не затухнет. Мне их не спасти. А меня саму куда это приведет? На исходную позицию, к Грегу. Опять все сначала. Джез вырастет в какого-нибудь нелепого дядю. Его красота, эта совершенная сейчас, на стадии перехода от мальчика к мужчине, форма начнет меняться к худшему, пока не пропадет совсем. И все будет так, словно простого поворота судьбы, что привел Джеза в мою жизнь, никогда и не было.

Суббота

Соня

Ухожу из гаража. Боюсь остаться: разревусь. От ярости, негодования и обиды на Джеза, от невыносимости его нынешнего положения. Но не иду прямиком домой, а спускаюсь на пляж по ступеням. Уровень воды падает. Иду по берегу, с удовольствием подставляю лицо под холодный воздух, вдыхаю запахи реки.

Берег чище, чем в те дни, когда здесь играли мы с Себом. Да, вон на твердую землю вынесло автопокрышку, отрезок трубы, обычные здесь части электрооборудования, кухонную утварь. Пластиковые контейнеры для бутербродов. Даже пустая тыква катается по линии прибоя — воспоминание о Хеллоуине; бог знает как она так долго продержалась. Но все это река только что извергла, а внизу — песок, выбеленные камни, кусочки отполированного стекла и фарфора. Ила, нефти, густой химической каши, в которой играли мы с Себом, больше нет. Присаживаюсь на бетонный блок. За моей спиной стена, до верхней точки прилива укрытая зелеными водорослями, а выше — трубы электростанции вырастают над могучими потрескавшимися белыми как мел стенами. Справа от электростанции — маленькая старая больница, нынешний дом призрения, с золотисто-черными часами на красивой башне, с изящными зубчатыми навесами на крышах. Эти два соседних здания на редкость плохо сочетаются. Одно из моих любимых мест уединения: за спиной — надежные высокие стены, перед глазами — река.

Хоть и надела зимнее пальто, обнимаю себя руками, поднимаю воротник, укрываясь от злого ветра. Того и гляди, пойдет снег. Слушаю, как у берега плещет вода, а еще тоненько, словно фарфор о камень или металл о кость, звенят волны, катая мелкие осколки-обломки по песку.

Смотрю на реку и вдруг вижу нас с Себом. В тот день, когда мы построили плот. Жаркое лето уже выдохлось, и вроде стояла ранняя осень. Помню, как с реки ползла дымка, неся резкую вонь от Дартфорда, словно тамошний химзавод сбросил в воду какие-то отходы. Раннее утро. В Доме у реки что-то произошло: ссора, потом крики, угрозы. Я вылетела оттуда в слезах. В груди, помню, болело так же, как сейчас, будто я несколько месяцев терпеливо сносила мучения. Заметила Себа внизу, на берегу, и почувствовала, как вырастают крылья. Подошла к нему у кромки воды. Парень приглядывался к чему-то на поверхности.

— Что там?

Прилив нес к нам что-то. По виду — обломок деревянного ящика из-под рыбы.

— Хватай его, Соня.

Послушно забрела в воду по грязи, не обращая внимания на холод: когда была с Себом, я всегда бросала себе вызов, дабы ему не пришло в голову обвинить меня в слабоволии. Потянула ящик к берегу.

— Идеальный материал для плота! — сказал Себ. — Уплывем и спрячемся от всех. Нас никто не остановит, Соня. Удерем, как те лебеди. Исчезнем!

Я смотрела на него и улыбалась. Затея была сумасшедшая, но я любила Себа за нее. Он всегда верил, что мы можем невозможное.

— Блеск. То, что надо для начала. Когда будем готовы, поплывем к Собачьему острову. А стартуем отсюда.

— Это не будет опасно?

— Это будет классно! Еще нужно добыть весло. И что-нибудь вроде бортика, чтоб мы не вывалились. Тащи вон ту покрышку, сделаем из нее сиденье.

Я знала, что такое плавучесть. Когда живешь у реки, она становится чем-то вроде твоей второй натуры. Я поняла это, катаясь на разных гребных и моторных лодках. Собирала кусочки пенопласта, которых в те годы было разбросано по берегу целые кучи, и набивала ими пластиковые пакеты. Себ между тем высматривал там же пустые бочки из-под топлива, обломки пивных бочонков, плавник и веревки. Мы почти весь день строили плот: забредали с нашим детищем в воду, чтобы опробовать его, и возвращались, еще и еще изменяя его конструкцию, пока наконец он не был готов пересечь реку. Несколько часов потратили, привязывая обрывки старой рыбацкой сети между двумя длинными веревками, — получился трап.