Лавка старинных диковин - Роберт Шекли

И тихонечко, чтобы не услышал Паровоз, рыцарь обратился к оруженосцу:

– Дорогой Лоран, отвлеките эту тварь, чтобы мой натиск оказался внезапным и неотвратимым.

Лоран был от страха на грани обморока, поскольку Бешеный Паровоз, под солнцем блестя нержавеющей отделкой, а в остальном весь черный от сажи, так грозно фыркал дымом, шипел поршнями, пыхтел котлом и светил прожектором, что казался воплощенной машинной яростью – направленной как будто бы исключительно на него, на Лорана. И тем не менее оруженосец собрал все свое мужество, зажмурился, ударил пятками по ослиным бокам и поехал к механическому монстру.

Глаза он открыл уже совсем рядом с локомотивом. В руке у Лорана был железный посох – и откуда он только взялся? Выяснять недосуг, да и бесполезно. Оруженосец смело ринулся вперед и воткнул посох между длинными спицами громадного колеса.

Раздался бешеный рев. На миг колеса заклинило, но потом железный посох согнулся и раскололся. В разные стороны полетели обломки, один плашмя ударил ослика в бок, едва не задев ногу Лорана. Ослик рухнул, распластав седока на насыпи. Тот повернул голову и увидел на крыше Паровоза подъемный кран с ковшом – чудовище вознамерилось высыпать на человека этак с тонну угля.

«Конец!» – с уверенностью решил Лоран.

Но он недооценивал Кихота. Пока оруженосец отвлекал внимание локомотива, рыцарь наклонил вперед копье и устремился в бой.

Торопливо отползая в сторону, Лоран видел эту атаку. Даже не верилось, что Росинант способен развить столь огромную скорость. С его ноздрей срывались клочья масляной пены, из пасти бил серый выхлоп.

Дон скакал, клонясь вперед и крепко сжимая древко под мышкой. Да неужто он способен оставить хотя бы царапину на исполинской машине? Но тут на глазах у Лорана копье угодило в центр маленькой латунной заглушки в цилиндре паровой машины. От этого меткого удара, нанесенного твердой рукой, заглушка улетела внутрь котла. С шипением наружу вырвался сжатый пар, а миг спустя замерли длинные тяги.

Долговязый всадник при этом столкновении не сдвинулся в седле ни на сантиметр.

– А теперь, жалкое, презренное существо, ты признаешь себя побежденным? – прокричал он.

– Ты лишил меня силы, – под свист убегающего пара пропыхтел Бешеный Паровоз. – Я сейчас на аккумуляторном резерве, еле колеса волочу. Твоя победа, механизм Кихот.

– Признай же, что дама моего сердца Психа – самая красивая женщина на земле!

– Что мне до ее красоты? Людишки все на одно лицо. Ну да ладно, будь по-твоему. Признаю.

– Дай клятву покончить с прошлым и отныне служить человечеству!

– Клянусь…

– И если хватит сил доковылять до Депо, расскажи там всем, кто одержал верх над тобой!

– Да будь ты проклят, Кихот! Предатель собственного рода!

– Обещай выполнить мою волю!

Мучительное шипение пара, должно быть, означало согласие. Пришли в движение тяги, и задним ходом побежденный локомотив отправился восвояси.

Ослик ремонту не подлежал, у него раскололся крошечный мозг. Лоран устроился на Росинанте позади рыцаря, они перебрались через рельсы и двинулись дальше.

Ехали-ехали всадники по пустыне среди низких скал и вдруг наткнулись на примитивное жилье, застав там седого небритого старца в лохмотьях. Держа в руках кролика, старец сидел на корточках перед щелью в камнях, откуда тонкой струйкой текла вода. Позади него виднелась разваленная стена из камня и глины.

Старик вздрогнул и повернул голову, когда приблизилась лошадь с двумя седоками. А в следующую секунду он схватился за дробовик и вскочил на ноги.

– Успокойся, Олин, – проговорил Дон Кихот. – Я тебе зла не желаю.

– Зла мне не желаешь? С каких это пор? Разве ты не для того явился, чтобы закончить начатое в прошлый раз? – Оборванец кивнул на развалину, и Лоран понял, что раньше это было резервуаром.

– Какой смысл поминать старое? Я сильно изменился с тех пор.

– Роботы не меняются.

– К тому, кого ты видишь перед собой, это не относится.

Старик держал рыцаря на прицеле, однако явно не знал, как быть дальше.

– Олин, убери ружье. Знаешь же, что вреда мне причинить не сможешь.

– Тебе не смогу, но как насчет того, чтобы попортить шкуру твоему приятелю?

Лоран увидел, как мушка чуть сместилась – теперь ружье было направлено точно на него. От страха сжался желудок, кровь ударила в лицо, участилось дыхание. Этот пустынник явно знал толк в убийствах.

– Не стреляй в него, Олин. Он ни в чем не виноват – просто случайный человек, присланный высшими силами, чтобы вернуть мне на плечи голову, которую случайным ударом снес великан Макадам.

– И что с Макадамом?

– С ним все хорошо, я его прикончил.

– А вот это отрадно слышать! Тут его вонючий асфальт никому не нужен.

– Вот и я так решил, – сказал Кихот. – А теперь убери оружие, пожалуйста. Меня ты убить не можешь, Лорана – не хочешь, но дробовик способен случайно выстрелить сам.

Олин снял ружье с боевого взвода и положил на землю.

– И что же за нелегкая, Кихот, принесла тебя сюда?

– Я прибыл ради спасения дамы моего сердца, дочери Мэдигана Психи. А еще надо побывать на Заводе Роботов и разобраться наконец с тем, кто носит имя Директор.

– Если это правда, то ты и в самом деле изменился.

– Да, Олин. Настало время перемен.

– Жалко, что оно настало поздновато – а то и водохранилище мое было бы цело, и многие звери не перемерли бы от жажды.

Руины водохранилища за спиной старца выглядели так, будто здесь поработал исполинский молот.

– Перемены, Олин, приходят, когда настает их время. Никогда не раньше, о чем можно пожалеть, но и никогда не позже, и это великое благо.

– Ладно, Кихот, как скажешь. – Старик повернулся к Лорану. – Ты, парнишка, держи ухо востро с этим типом. Языком чесать он мастак, спору нет, но верить ему я бы поостерегся. – И Олин занялся своим кроликом.

Дон Кихот ударил пяткой в бок Росинанта, и механический конь тронулся в путь.

Некоторое время ехали в молчании. Лоран не отказался бы выслушать кое-какие объяснения, но чувствовал, что из Кихота их придется вытягивать клещами. Учиться, задавая вопросы, он не привык.

Пройдя зенит, солнце клонилось к западу. У камней по явились тени, они протягивались все дальше. Путников окружал монотонный пейзаж, по большей части желтого и бурого цвета, с редкими вкраплениями красного и совсем редчайшими – голубого. Временами желтый и бурый светлели – кое-где в пустыне скудно росла трава. Попадались зализанные выветриванием низкие массивы серо-коричневой матерой породы. Зато наверху безраздельно царила синева.