Девочка-лиса - Мария Грюнд

Экен прерывает их разговор и берет Эйр за руку.

–А ты куда?

–Я думала…

–У меня тут записи по Ребекке Абрахамссон, хочу, чтобы ты на них посмотрела.

–Какие записи?

–Ее психиатра.

–Вот оно что. Быстро же вы их получили.

–Мне помогли звонком сверху. Отправляйся к стойке дежурного администратора. Ее история болезни должна сейчас быть там. И расщедрись на улыбку, парень тоже вышел сверхурочно в выходной.

Она кивает.

–И еще кое-что,– добавляет Экен.

–Да?

–Это тот же психиатр, с которым Джек Абрахамссон встречался перед выпиской из больницы.

–Хорошо…

–Я это просто так упомянул. Нечего пугаться.

–Вы хотите, чтобы он уговорил Джека встретиться с кем-то вместо Санны?

–Я ничего не хочу.

Эйр фыркает.

–Но вы же знаете – мальчишка заявил, что не будет разговаривать ни с кем из нас. Кажется, его устроит только Санна, так что ничего не будет. Она же испарилась. Вы говорите, что этот мужик общался с Джеком, вы как будто…

–Остынь-ка.

–Не можем же мы силой или хитростью вынудить ребенка разговаривать с нами, мне даже подходить к нему нельзя, если ему этого не захочется. Меня же за это могут на хрен…

–Ты попросила меня дать тебе вести это дело,– резко обрывает ее Экен.

–Да, но…

–Так соберись и сделай все, что требуется.

Листы истории болезни Ребекки все еще теплые, администратор только успел достать их из принтера и сразу передал Эйр. Когда она идет с этими бумагами обратно в комнату опергруппы, в ней нарастает чувство противоречия.

Она начинает листать страницы и почти сразу останавливается на фотографии женщины в глубоком кризисе. Психически нездоровой. Исходя из записей, примерно пять лет назад у нее начались бредовые состояния. Галлюцинации, а временами приступы паранойи. Все описано мучительно подробно. Кажется, будто психиатр, Гуннар Бильстам, проникает внутрь личности пациентки, становится с ней единым целым, когда так бестактно описывает каждую морщинку и каждую крупицу в картине ее болезни, думает Эйр. Как человек, который никак не может перестать расковыривать ранку.

Непостижимо, как Джеку могли разрешить жить вместе с ней. Эйр вспоминает, что дама из службы опеки, Инес Будин, что-то говорила о том, как Ребекка влезла на крышу его школы, и она начинает листать записи в обратном направлении.

Ей казалось, что она птица. Когда дети вышли на длинную обеденную перемену, она стала подпрыгивать и цитировать слова Дронта из «Алисы в Стране чудес». Потом ее отвезли в отделение психиатрии, где лечили от приступов психоза. Бильстама попросили прокомментировать, может ли Ребекка заботиться о Джеке и действительно ли для него лучше жить с матерью.

Эйр думает, что уже тогда кто-то должен был отреагировать и взять Джека под опеку. Она читает записи, в которых Бильстам описывает свою первую встречу с Ребеккой. Она говорит путано, все еще считает себя птицей и иногда зовет на помощь маму. После второго и третьего сеансов записи делаются все более графичными, и перед ней встает образ больной Ребекки. Становится очевидно, что психозы не были краткосрочными. Внезапно Эйр ловит себя на мысли, что эти записи могут быть конфиденциальными. Возможно, служба опеки даже не подозревала об этом.

Она начинает лихорадочно листать в поисках официального заключения Гуннара Бильстама. А когда находит его в самом конце папки, ей становится дурно. Отчет представляет собой сильно приглушенную картину того, о чем она читала в истории болезни. Образ Ребекки, который Гуннар Бильстам предлагает читателю, незнакомому с ситуацией, это не личность с психическими отклонениями, а относительно здоровая женщина, которая держит свое заболевание под контролем. Женщина, которая может позаботиться о своем сыне, если ей иногда по выходным будет оказываться патронатная помощь.

Почему Гуннар Бильстам скрыл ее состояние от службы опеки? Он не был уверен в своих заключениях? Эйр представляется напуганный человек, который избегает резких высказываний ради Джека. Может быть, он пытался выиграть время, чтобы дать полную оценку ее состоянию? Или боялся того, что случится, если у нее отнимут сына?

Ее мысли снова возвращаются к Джеку. Этому хрупкому созданию, сидевшему в нескольких метрах от тела убитой матери. Она вспоминает, как он выглядел, когда шел к машине Метте, запуганный и отстраненный, замкнувшийся в собственном коконе.

17.

Жилище у Гуннара Бильстама весьма скромное. Он живет в новом квартале таунхаусов рядом с ипподромом. Бильстам проводит Эйр через кухню, где в духовке подрумянивается кусок мяса, а на кухонном столике стоит коробка вина. Он усаживает ее напротив здоровенного пустого письменного стола.

Психиатр небольшого роста, плотно сбитый. Спутанные волосы напоминают брошенное гнездо. Все в нем словно поникло и приобрело серый оттенок пожухлых листьев.

Он снимает очки.

–Что ж,– произносит он,– Ребекка Абрахамссон? Я знаю, что вы получили ее историю болезни и расследуете убийство, но ко мне скоро придут гости, так что…

–Ее история болезни – неприятное чтиво.

–Она была одной из самых сложных моих пациенток.

–Сложной в каком смысле? Имеете в виду, что ее болезнь была сложным случаем?

–Да. Я долго ее лечил.

–Ребекка когда-нибудь говорила, что ей кто-то угрожает?

–Ей часто казалось, что ее преследуют.

–Но она не упоминала никого отдельно? Не называла имен? Не описывала конкретного человека?

–Нет. Это были в основном вымышленные персонажи… Когда ее состояние ухудшалось, она начинала верить, что люди и животные выбираются с книжных страниц и разгуливают ночью по квартире.

–Она много читала?

–Да, особенно когда ее состояние более-менее стабилизировалось.

–Вы когда-нибудь говорили с ней о книге «Потерянный рай»?

–Не припомню. Она читала невероятно много. Все, что только могла достать. Не уверен, все ли она понимала в книгах, но читать – читала.

Разрозненные кусочки жизни Ребекки начинают понемногу складываться в единое целое. Больной иррациональный человек, чьим прибежищем от окружающего ужаса становился сказочный мир. Но в том опустошенном пространстве, от которого она бежала, оставался Джек.

–Вы недавно встречались с ее сыном, Джеком Абрахамссоном.

Гуннар Бильстам кивает в ответ.

–Мы полагаем, что он видел убийцу Ребекки. Но он не желает говорить с нами. Ну или, точнее, он хочет говорить только с одним из наших сотрудников, но ее сейчас нет на месте.

–Ясно.

–Почему так происходит, как вы думаете?