Владимир Высоцкий. Человек народный. Опыт прочтения биографии - Дмитрий Силкан
Шрифт:
Интервал:
Владимир Крупин: Высоцкий — чистой воды явление социальное! Как сказал бы Маяковский, выражение «улицы безъязыкой». Это был яркий протест против официальщины, заидеологизированности, зашоренности. Во многом именно его творчество подготовило те перемены, которые впоследствии на нас нахлынули в конце 80-х годов.
Ну да официоз Высоцкий высмеивал достаточно. И тут важно: не сам государственный строй, не систему ценностей, а именно эту самую чиновничью «официальщину» да казенщину, меркантильную и выхолощенную от высоких идей. Что являлась конъюнктурной и карикатурной версией тех восторженно звучащих идеалов, что были когда-то провозглашены идеалистами, свершающими социалистическую революцию.
Сергей Жильцов: Есть исследования на тему «Высоцкий против Советской власти», но я считаю, что там изначальный посыл неправильный! Потому что правильнее — не советская власть, а советская пресса. То, что Высоцкий высмеивал, Ильф и Петров описали в «Двенадцати стульях» и в «Золотом Теленке». Например, у Высоцкого есть произведение с названием «Четыре» или «Сорок девять дней». Оно написано по принципу «пособия для поэтов», с готовыми вариантами рифмы и так далее. Это не что иное, как пародия на советскую прессу — на все эти официозные газеты, которые одно и то же содержание мутузят по всем статьям, причем одним и тем же казенным стилем.
Чтобы почувствовать «фронду» Высоцкого официальной идеологии, вовсе не обязательно нужно было знать все его песни. Буквально по десятку-другому можно было убедиться, что «певцом официальной идеологии» он уж никак не является! Все его песни, даже разрешенные к выпуску на пластиночках — избавлены от того, что портило культуру советского государства буквально на корню: притворство, неискренность, замалчивания, осторожные формулировки. И, в конечном счете, усердные стилизации «под то, что требуется», что хотят услышать в условном министерстве культуры.
Хизри Ильясов: О чем бы Высоцкий ни пел — всегда говорил правду, пусть даже горькую правду. И не боялся последствий: этой своей «безоглядностью», бескомпромиссностью — он сильно выделялся среди других исполнителей. Не будет преувеличением сказать, что поэзия Высоцкого — эта поэзия социального протеста: он призывал к личной свободе, открывал наши глаза, очищал наши головы от идеологических клише.
Абстрактная правда, сама по себе — может, и не так была страшна для типичного советского чиновника. А вот то, что ее талантливое выражение творческими методами могло привести к избавлению от «идеологического продукта», настойчиво продвигаемого в широкие массы трудящихся (чем и занималась чиновничья рать), это уже серьезно! Нет, чтобы написать что-то «на злобу дня», да в тех красках, что подскажут «компетентные товарищи». Ан нет! Добиться от Высоцкого «Чего изволите?» — советским чиновникам явно не удавалось! Высоцкий упорно писал «про то, что есть», никак не подстраиваясь под настойчивые рекомендации того «реализма», что дискредитировал себя назойливым определением «социалистический».
Григорий Потоцкий: Я до сих пор помню страх, ощущение тотального притворства во всем, с которыми мы жили в советское время! Люди, у которых было острое чувство протеста и несогласия — рано или поздно оказывались там, где живут уже «по понятиям». Для некоторых людей того времени другой среды «жить не по лжи», оставаться порядочным — просто не оставалось. Они подобным образом пытались защитить свои убеждения: это был их своеобразный протест. Они не могли молчать сидеть, кивать, поддакивать — лицемерить, со всем соглашаться. Думаю, таким людям особенно было близко творчество Высоцкого: правдивое, прямолинейное, без капли притворства. Многие не были зомбированы официальной пропагандой: они видели реальность, называли вещи своими именами. А Высоцкий, как никто другой, мог называть вещи своими именами: не пытался приукрасить какое-то явление, смягчить — резал правду-матку!
Тут необходимо отметить, что злорадства, ехидства по отношениям к описываемым негативным социальным явлениям — в песнях Высоцкого нет. Его творчество — это не гневный памфлет, не революционное послание. А просто правдивая летопись, выраженная с сочувствием и пониманием.
Александр Нотин: Многие иронические песни Высоцкого — во многом смотрелись асоциально: он показывает жизнь в ее обнаженном и невероятно откровенном виде. С сочувствием к простому человеку, который стал жертвой вот этих всех ограничений советской системы, этой ее несвободы.
Отсюда, из обостренного чувства правды — сознательный уход в некий «андеграунд», даже в контркультуру. Ну а что делать, если понимаешь — для того, чтобы быть признанным официальными «распорядителями культурного процесса» в стране — нужно отказаться от основных принципов своего творчества. Начать угодничать, подстраиваться, предугадывать желания разного рода «худсоветов». И буквально по Маяковскому: «Наступить на горло собственной песне»!
Геннадий Норд: Высоцкий поймал струю времени: тот мощный культурный пресс, то давление советской власти, которые тогда действовали. И заставляли народ жадно слушать каждый правдивый голос, чтобы глотнуть свежего воздуха. Высоцкий — это внутренний эмигрант. Он не эмигрант «туда», он был эмигрант «здесь». Это фактически внутренняя эмиграция — от засилья официальной пропаганды. Но он писал предельно правдивые вещи о советской действительности! За что советская власть его и не любила в конечном итоге.
Непримиримую оппозицию во времена СССР очень активно выдавливали из социального (в том числе — культурного) пространства. За рубеж, в психушку, в тюрьму, в ссылку, «на тот свет» — тут, как говорится, возможны варианты. Оппозицию что называется «мягкую», не идейную — окружали «повышенным вниманием», следя за тем, чтобы она не пробилась в широкие массы, оставаясь в условно разрешенном загончике, этаком «заказнике».
Константин Кедров: Высоцкий вобрал себя — особенно после эмиграции Галича — все, что можно было назвать тогда словом «оппозиция». Но это была оппозиция не какого-нибудь отдельного слоя — интеллигенции, инженерно-технических работников, крестьянства — это, в общем, был голос всей страны. Ведь после Маяковского и Есенина — у страны такого голоса не было.
Высоцкий таким народным голосом стал. И его полюбили даже те, кому политика в любом ее виде была не особо интересна. Ведь дело не в том: ругал ли Высоцкий Советскую власть, или хвалил ее. Для некоторых все эти реалии «были где-то далеко» от обычной повседневной жизни. Важно, как именно Высоцкий рассказывал в песнях о своих героях (если они таковыми являлись) или действующих лицах (читай: «антигероях»). С каким надрывом и степенью искренности.
Анатолий Сивушов: Во времена СССР почему-то считалось, что советское искусство — это искусство, крепко застегнутое на все пуговицы. Возможно, это шло от тех министров культуры: Фурцевой и так далее. Они были из простых людей, из самых низов. И считали, что искусство — это что-то монументальное, пафосное, серьезное: что-то, что «нельзя руками трогать». Они и создавали такой вот «храм искусства», эту вот «официальную культуру», в котором не дай бог повысить голос или затанцевать. Например, если ты на эстраде, то обязан петь закрытым, а не открытым голосом — оперным, фактически. При этом обязательно должен стоять в официальном костюме, практически не двигаясь. Если бы Муслим Магомаев начал бы танцевать твист, то разразился бы скандал! В то время все, что пыталось делать шаг в сторону от этой «застегнутости», где не было всех этих громких лозунгов и «трудовых подвигов» — простой народ буквально рвал друг у друга из рук, так как этого было очень мало. Именно поэтому Высоцкого так много записывали и перезаписывали. И слушали, открыв рот.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!