Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

Лири принял совет Маклуана близко к сердцу. На тысячах снимков, сделанных после того памятного обеда в Plaza, Лири уверенно демонстрирует на камеру свою самую обаятельную улыбку. Что бы он ни делал: входил в здание суда или выходил из него, обращался к толпе своих юных поклонников с любимыми бусами на шее и в белой одежде, шествовал среди полицейских к патрульной машине в только что надетых наручниках или сидел на краю кровати Джона и Йоко в номере монреальского отеля, – Тимоти Лири всегда удавалось вызывать на лице яркую улыбку, с которой он приветственно махал рукой в камеру.

Таким образом, именно харизматичная фигура вечно улыбающегося Тимоти Лири веско маячит на переднем плане истории психоделиков в Америке. Тем не менее вряд ли кому-то понадобится проводить в библиотеке много часов, чтобы задаться вопросом: а не слишком ли преувеличена фигура Тимоти Лири в этой истории или, по крайней мере, в том ее популярном изложении, которого придерживаемся мы? Я был далеко не единственный, кто считал, что псилоцибиновый проект, начатый Лири в Гарварде весной 1960 года сразу после первой пробы псилоцибина в Мексике, радикально изменившей всю его жизнь, знаменовал начало серьезных академических исследований этих субстанций и что увольнение Лири из Гарвардского университета, наоборот, знаменовало конец этих исследований. Но на самом деле ни одно из этих утверждений даже отдаленно не верно.

Лири сыграл очень важную роль в современной истории психоделиков, но роль явно не новаторскую, хотя он и приписывает себе таковую. Успех, которого он добился в популяризации психоделиков в 1960-е годы, скрывает столько же тайн, сколько их раскрывает, создавая некое искаженное поле реальности, из-за которого трудно увидеть все то, что делалось до или после великого момента его выхода на сцену.

Если придерживаться более правдивого изложения истории, то получится, что Гарвардский псилоцибиновый проект – это скорее начало конца того замечательно плодотворного периода исследований, который расцветал пышным цветом в течение целого десятилетия вдалеке от Кеймбриджа, в местах столь отдаленных, как Саскачеван, Ванкувер, Калифорния, Англия, да и повсюду, но с гораздо меньшими шумом и яростью или с гораздо более скудным багажом контркультуры. Непомерно раздутая фигура Лири затмила собой и ту преданную науке, но мало известную группу ученых, психотерапевтов и увлеченных любителей, которые задолго до того, как Лири приобщился к псилоцибину или ЛСД, разработали как теоретическую базу, используемую для разумного обоснования этих необычных химикатов, так и терапевтические протоколы, используемые для лечения людей. Многие из этих исследователей с ужасом взирали на то, как Лири с его эксцентрическими «выкрутасами» (так они называли его трюки и высказывания) разжег из всего их знания и опыта, с трудом добытого за десятилетия упорного труда, огромный публичный костер.

Приступая к рассказу о современной истории психоделиков, я подумывал о том, чтобы отложить сагу о Лири до лучших времен, по крайней мере до тех пор, пока водораздел не обозначится именно там, где он и должен быть, в надежде понять, не сможем ли мы восстановить хотя бы часть этого знания и того опыта, который привел к этому знанию, не пропуская его через искривляющую свет призму «психоделических шестидесятых». Во исполнение этой цели я решил следовать по стопам нынешнего поколения психоделических исследователей, которые, начиная с конца 1990-х годов, были заняты раскопками интеллектуальных руин самого первого и весьма плодотворного этапа исследований ЛСД и псилоцибина, которые поразили их своими находками.

Стивен Росс – один из таких исследователей. Психиатр, специализировавшийся на наркомании в Белвью, пятом по величине городе в штате Вашингтон, он руководил в Нью-йоркском университете опытами с псилоцибином, который он использовал для выведения онкологических больных из предсмертной депрессии (к этому вопросу я вернусь немного позже); после этого он перешел с одной стези на другую, занявшись – с помощью все тех же психоделиков – лечением алкогольной зависимости, наиболее обещающей области клинических исследований в 1950-е годы. Когда несколько лет тому назад коллега Росса по университету упомянул о том, что с помощью ЛСД в Канаде и Соединенных Штатах удалось вылечить тысячи алкоголиков (и что Билл Уилсон, основатель Общества анонимных алкоголиков, пытался внедрить там ЛСД-терапию еще в 1950-х годах), Росс, которому в тот момент было чуть больше тридцати лет, тут же пустился в изыскания и был просто сражен теми находками, о которых он, специалист по проблемам алкоголя и методам их лечения, даже не подозревал и о которых ему не говорили. Оказывается, его область науки тоже имеет свою тайную летопись.

– Я чувствовал себя так, как чувствовал бы себя археолог, внезапно раскопавший зарытое в земле тело древнего человека. Только я раскопал не тело, а целый свод знаний. Подумать только! Уже с начала пятидесятых годов психоделики использовали для лечения целого ряда недугов [включая зависимость, депрессию, обсессивно-компульсивное расстройство, шизофрению, аутизм и состояние тревоги, вызванное близкой смертью]. За эти годы было проведено сорок тысяч исследований, в которых участвовало несколько тысяч человек, и было написано более тысячи работ с результатами клинических испытаний. Даже Американская психиатрическая ассоциация, как оказалось, провела множество заседаний, посвященных ЛСД, этому новому чудо-препарату. [Если быть точным, таких «заседаний», то есть международных научных встреч, посвященных психоделикам, в период с 1950 по 1965 год было ровно шесть.] Лучшие умы в области психиатрии, при финансировании со стороны правительства, серьезно изучали поведение этих соединений в составе терапевтических моделей. [Не будем забывать, что после того, как культурный и психиатрический истеблишмент в середине 1960-х годов восстал против психоделиков, весь свод знаний был успешно скрыт от общественности, словно никаких исследований и клинических испытаний не проводилось вовсе.] К тому времени, когда я поступил в медицинскую школу [это было в 1990-х годах], об этом уже никто не упоминал и на эту тему даже никто не заговаривал.

* * *

Когда в 1950 году на психиатрической сцене впервые появился ЛСД, действие этого препарата на пациентов (и на исследователей, которые скрупулезно испробовали его сначала на себе) было таким необычным и новым, что практически все это благодатное десятилетие ученые потратили на то, чтобы понять, что же представляют собой эти необычайные явления и как к ним относиться. Каким образом этот новый, меняющий сознание препарат вписывается в существующие парадигмы, объясняющие свойства сознания (и вписывается ли вообще), и как он увязывается с преобладающими в науке методами психиатрии и психотерапии? Оживленные дебаты по этим вопросам велись более десятилетия. Чего не знали в то время, так это того, что начиная с 1953 года ЦРУ проводило свои собственные (секретные) исследования психоделиков и столкнулось с абсолютно теми же проблемами, касающимися их назначения и применения: стоит ли рассматривать ЛСД как потенциальную «сыворотку правды», или как средство управления сознанием, или как химическое оружие.

Как известно, первый в мире психоделический (под влиянием ЛСД) трип, не связанный ни с какими предварительными ожиданиями, совершил в 1943 году Альберт Хофман. Хотя он остался в недоумении относительно того, что же именно с ним приключилось – приступ безумия или выход в иную реальность, – он сразу же понял, сколь важным может оказаться это соединение для неврологии и психиатрии. Поэтому фармацевтическая компания Sandoz, в которой на момент открытия ЛСД работал Хофман, сделала нечто незаурядное и необычное: она решила осуществить коллективное усилие, направленное на то, чтобы исследовать «Делизид» (маркетинговое название ЛСД-25) и выяснить, на что он годен, а на что нет. В надежде на то, что кто-нибудь где-нибудь непременно найдет коммерческое применение этому пугающе мощному новому соединению, компания предложила поставлять (причем совершенно бесплатно) любому исследователю, взявшемуся за эту задачу, такое количество ЛСД, какое он сам запросит. В данном случае понятие «исследователь» трактовалось довольно свободно: под ним понимался любой психотерапевт, который пообещал бы вести записи своих клинических наблюдений. Этой политики компания придерживалась практически без изменений с 1949 по 1966 год; именно она, эта политика, и вызвала первую волну психоделических исследований – волну, которая сошла на нет в 1966 году, когда компания Sandoz, встревоженная той бурной полемикой, которая развернулась вокруг ее экспериментального препарата, быстро изъяла делизид из товарооборота.