Краснокожий Пророк - Орсон Скотт Кард

Остальные тоже вытащили из ножен свои ножи. Сначала они перепробовали их остроту на Элвине или Мере, после чего разразились гневными криками, начав обвинять друг друга и спорить, кто виноват.

Но им же надо было исполнять свою работу. Они должны были запытать до смерти этих бледнолицых мальчишек, должны были заставить их кричать. По крайней мере, их следовало изуродовать так, чтобы фермерами, которые наткнутся на их тела, завладела жажда крови.

Поэтому один из краснокожих вытащил свой старый каменный томагавк и стал размахивать им перед лицом Эла, чтобы мальчик рассмотрел его поближе и как следует испугался. Эл тем временем размягчил камень, подточил дерево и распустил ремни, которыми был оплетен томагавк. Поэтому, когда краснокожий наконец поднял топорик над головой, чтобы опустить его острие на лицо Эла, томагавк рассыпался прямо у него в руках. Прогнившее дерево сломалось, камень упал на землю и раскололся на кусочки, даже ремень расползся посредине. Краснокожий заорал от страха и отскочил назад, будто увидел перед собой гадюку.

У другого краснокожего обнаружился стальной тесак, и этот дикарь не стал тратить время зря и пугать им пленников. Он положил руку Меры на большой валун и с размаху ударил по ней огромным ножом, надеясь отсечь юноше пальцы. Ну, это для Элвина вообще плевое дело. Разве он не вырезал целые жернова, когда было нужно? Тесак ударился о камень и звонко зазвенел, а Мера судорожно втянул в себя воздух, ожидая увидеть, как отрубленные пальцы падают на землю. Но когда краснокожий поднял свой тесак, рука Меры оказалась целой и невредимой, тогда как на лезвии тесака остались полукруглые впадины в форме пальцев, как будто это была не сталь, а масло или глиняное мыло.

Краснокожие в один голос завыли и стали испуганно переглядываться — происходящее пробудило в их сердцах страх и гнев. Будучи бледнолицым, Элвин не догадывался о настоящих причинах их тревоги. Дело все в том, что краснокожий всегда чувствует, когда белый человек накладывает какие-либо заклятия или обереги, но сейчас зеленая тишина не отзывалась на чары бледнолицего. Обычно, когда белый человек творил заклинание, краснокожие ощущали небольшой толчок; заговор распространял вокруг себя противный запах, а оберег жужжал, как пчела. Но то, что делал Элвин, никоим образом не тревожило покой земли, поэтому краснокожие, обладающие чувством порядка вещей, не ощущали ничего подозрительного. Все выглядело так, словно природные законы внезапно изменились: сталь стала мягкой, плоть обрела твердость камня, сам же камень начал рассыпаться от прикосновения, а кожа рвалась, как трава. Краснокожим и в голову прийти не могло, что причиной происходящего может быть Эл или Мера. Против них выступила сама природа.

Элвин заметил только их страх, гнев и смущение, поэтому остался доволен результатом. Хотя нос задирать не стал. Он понимал, что с некоторыми вещами ему будет не справиться. Например, с водой; если краснокожие вздумают утопить юношей, Эл не сможет воспрепятствовать им и спасти себя и Меру. Ему было всего десять лет, и он был по рукам и ногам связан законами, которых еще не понимал, ведь он так и не выяснил, на что способен его дар и как он работает. При помощи своей силы Элвин наверняка мог устроить на полянке грандиозное представление, только он не знал, что ему подвластно, а что — нет.

Но им повезло — краснокожие даже не подумали о воде. Зато вспомнили об огне. Скорее всего, они с самого начала замышляли закончить дело сожжением мальчиков. Элвин не раз слышал истории о том, как во времена войн краснокожих с Новой Англией находили истерзанные трупы солдат — их почерневшие ступни лежали в остывающих угольях костров. Жертвы собственными глазами видели, как горят их ноги, и вскоре сходили с ума от боли и потери крови.

Краснокожие принялись раздувать костер, подкидывая сухих веток, чтобы горел поярче. Элвин не знал, как лишить жар силы, потому что никогда этого не делал. Однако, пока краснокожие тащили Меру к костру, он все же нашел выход. Эл проник внутрь пылающих поленьев и заставил их рассыпаться в пыль, заставил сгореть побыстрее. Костер внезапно полыхнул яркой вспышкой, раздался громкий хлопок, и в небо поднялся огромный жаркий язык. Разгоревшееся пламя создало вокруг себя ветер, небольшой ураган, который длился секунду или две, взметая пепел в воздух и раскидывая по сторонам серые остывшие хлопья.

От костра ничего не осталось, кроме серой пыли, туманом осевшей на траву поляны.

О, как они завыли, запрыгали, затанцевали, забили себя в грудь. Пока они вели себя как плакальщики на ирландских похоронах, Эл ослабил веревки, связывающие его и Меру. Несмотря ни на что, он по-прежнему надеялся, что им все-таки удастся улизнуть до того, как их родители и друзья найдут похитителей и вокруг начнется кровавая бойня.

Мера, разумеется, почувствовал, что веревки на запястьях ослабли, и пристально поглядел на Элвина; должно быть, не только краснокожих потрясло происходящее на полянке. Конечно, он сразу понял, кто все это творит, но Элвин ведь не объяснил ему свой план заранее, поэтому Мера был удивлен не меньше краснокожих. Но теперь он очнулся от изумления, поглядел на Элвина и понимающе кивнул, начав потихоньку освобождаться от пут. Краснокожие не обращали на юношей ни малейшего внимания. Может, Элвину и Мере удалось бы убежать, может быть — всего лишь может быть, — краснокожие не пустились бы за ними в погоню.

Но в эту секунду все изменилось. Из леса раздался улюлюкающий клич, его подхватили, и вскоре поляну словно окружили три сотни безумствующих филинов. Судя по тому взгляду, которым одарил старший брат младшего, Мера подумал, что это опять проделки Элвина, но краснокожие, в отличие от него, догадались, что за силы явились по их души, и замерли, затравленно озираясь по сторонам. В Элвине зародилась искра надежды — наверное, случилось что-то очень хорошее, может быть, помощь наконец пожаловала.

Из окружающих поляну кустов на открытое место стали выходить краснокожие. Постепенно их набралось больше сотни. Судя по тому, что все они держали в руках луки — Эл не заметил ни одного мушкета, — судя по их одежде и выбритым головам, это были шони, последователи Пророка. Честно говоря, их появления Эл ожидал меньше всего. Он уже по горло был сыт краснокожими, ему хотелось увидеть хоть одно белое лицо.

Один из краснокожих выступил вперед, высокий, сильный человек, резкие, жесткие черты лица которого были высечены словно из камня. Обращаясь к похитителям, он выпалил несколько коротких угрожающих слов, и краснокожие немедленно что-то залепетали, замямлили, принялись умолять. «Как дети малые, — подумал Эл. — Натворили делов, хотя знали, что этого нельзя делать, да еще попались на месте преступления своему строгому папе». С ним такое тоже случалось, поэтому он даже ощутил некоторое сочувствие к беднягам, но потом вдруг вспомнил, какой жестокой смерти похитители намеревались предать его и брата. И в том, что юноши вышли из переделки без единой царапины, заслуги этих краснокожих не было.

Вдруг в непонятном бормотании индейцев прозвучало знакомое слово — имя Такумсе. Эл взглянул на Меру, чтобы убедиться, слышал ли тот, а Мера, изумленно подняв брови, посмотрел на него, задавая тот же вопрос. Они беззвучно повторили одно и то же слово — Такумсе.