Записки библиофила. Почему книги имеют власть над нами - Эмма Смит

Иллинойса, Канзаса и штата Нью-Йорк. Не все американцы понимали, что такое свобода печати.

Существовали и другие ограничительные методы. Арчибалд Маклиш, выступая в мае 1942 года по случаю очередной годовщины сожжения книг, задался вопросом, относятся ли американцы к книге так же серьезно, как нацисты. Он предположил, что книги стали дешевле благодаря маркетингу и ценовой политике, а также тому, что их стали продавать не только в книжных магазинах, но и в других местах, - и это прозвучало хвалебной речью элитному кругу чтения и меньшим тиражам. Многим трудно было смириться с мыслью, что книги, в сущности, - это почти одна только целлюлоза. Указывая коллегам-библиотекарям на масштаб книгопотерь в разбомбленной Европе и нехватку бумаги в воевавшей Англии, Верна Бейлз, работавшая в библиотеке Принстонского университета, вскользь заметила, что в недавнем (апрель 1941 года) новостном киножурнале был репортаж о том, как «почтовики или таможенники в Сан-Франциско сожгли несколько тонн “подрывной” литературы». Бейлз не слишком волновалась из-за цензуры, а возможно, и понимала ее неэффективность; куда больше ее заботило нерачительное обращение с ценным ресурсом, потому что бумагу она называла «оружием войны». В Британии листовка, выпущенная Национальным книжным советом, приглашала граждан отдавать ненужные им книги на переработку, отмечая при этом, что «любителям книг трудно представить их себе простой покрытой буквами бумагой в твердой обложке».

Итак, запрет на книги не был чем-то уж вовсе немыслимым в Америке, хотя, конечно, по масштабу не шел ни в какое сравнение с нападками на владение, продажу и распространение книг, ставшими привычными в нацистской Германии. С точки зрения риторики американцам было просто (особенно задним числом) осуждать нацистские книжные костры. Гораздо труднее было решить, что делать с теми книгами, которые были настоящими глашатаями нацистской идеологии. На плакате, выпускавшемся в 1942-1943 годах Комитетом военно-промышленного производства, призыв «Поспеши сделать этот год последним для Гитлера!» сопровождался рисунком горящей спички, поднесенной к тому «Майн кампф»: на службу привлекли иконографию жесткой цензуры, явления, противного самому духу американских ценностей. Создатели плаката как будто предвидели будущие трудности с регулированием. Судьба настольной книги нацизма и плана беспримерного геноцида стала испытанием для идеалов свободы печати в годы Второй мировой войны и позднее. Послевоенная ее история - наглядный пример того, как материальная книга приобретает огромное идеологическое и культурное влияние.

Нацизм возвел книгу в культ. Как и в других тоталитарных режимах XX века, например Сталина или Мао, серьезный печатный манифест был сделан символическим центром нового государства. Гитлер написал свой автобиографический антисемитский опус в начале 1920-х годов в Мюнхене, сидя в заключении, и посвятил его членам нацистской партии, павшим жертвами неудавшегося ноябрьского заговора 1923 года. В 1925 и 1926 годах этот труд вышел в двух томах с подзаголовком «Расплата», в жестком переплете, в красных суперобложках, шрифтом в стиле ар-деко и свастикой на корешке. Одолеть их не хватит никаких человеческих сил, так что продажи шли еле-еле. Только после прихода Гитлера к власти из «Майн кампф» сделали однотомный бестселлер. В 1930-х годах она повсеместно продавалась в трех разных оформлениях, причем каждое из них предназначалось для разного круга читателей.

Самым известным и узнаваемым был вариант издательства Eher Verlag - с большим портретом хмурого Гитлера на суперобложке, с красным корешком и красным же флагом, на полотнище которого было написано название. Эта масс-маркетная версия служила библиографическим эквивалентом больших ежегодных Нюрнбергских съездов, проходивших в красно-черном оформлении залов с многочисленными свастиками, что должно было подчеркивать растущую уверенность партии в своих силах. Второе издание, в составном кожаном переплете с названием, напечатанным золотыми готическими буквами, с изображением желудя и дубовых листьев на бледной крышке переплета, было заключено в картонный футляр и напоминало молитвенник. В нем был бланк, куда местные чиновники вписывали имена новобрачных и дату заключения брака, с пожеланиями счастливой семейной жизни от имени рейха. Тысячами эти книги бесплатно, за государственный счет раздавали парам, вступавшим в брак. Третий популярный вариант, «походный», предназначался для солдат, находившихся на фронте, - он был меньше и напечатан на более тонкой бумаге.

Эти книги для широкого потребления говорили о широком распространении нацизма в самых разных слоях общества, но существовали и издания премиум-класса, например книга в переплете из синего сафьяна, изданная в 1939 году к пятидесятилетию Гитлера, с названием, тоже напечатанным готическим шрифтом. Самым изощренным был огромный том в средневековом стиле с золотыми буквами на обложке и застежками (помните, во введении мы говорили о книге заклинаний и жившем в ней демоне). Он был отпечатан тиражом 50 экземпляров, предназначался для высшего партийного руководства и, по слухам, подобно нацистской библии, лежал открытым на кафедре в вестибюле дома Германа Геринга, главнокомандующего люфтваффе.

Готический шрифт, которым сначала печатали «Майн кампф», назывался фрактурой и был типографским аналогом мифического духа Средневековья; нацисты пользовались им, чтобы лишний раз подчеркнуть свои расовые и националистские притязания. В Германии XX века соперничество фрактуры и римской антиквы воспринималось как спор между двумя направлениями в политике: готический ассоциировался с правыми, традиционализмом и национализмом; римский - с левыми, современностью и космополитизмом. И все-таки в 1941 году партия запретила фрактуру на том основании, что по происхождению она якобы оказалась не истинно немецкой, а еврейской: «Точно так же, как потом газетами, евреи, жившие в Германии, завладели типографиями при появлении печати, с чего началось упорное проникновение в Германию швабахских еврейских букв». Вот почему римский шрифт был назначен стандартным шрифтом рейха, а готический разжаловали в дегенеративный. Впоследствии «Майн кампф» издательство Eher Verlag печатало стандартной латинской гарнитурой на обложке.

По всей Германии было распространено примерно 12 миллионов экземпляров книги, то есть на каждое домохозяйство приходилось по одному экземпляру. За большинство из них платило государство.

Такая массовая распространенность «Майн кампф» свидетельствует о том, что всей стране оказались не чужды отвратительные нацистские доктрины расового превосходства и антисемитизма, впоследствии приведшие к появлению газовых камер. Вездесущность этой книги в немецкой культуре времен Гитлера говорила о распространенности этой идеологии во всем обществе. Можно сказать, что это текст, собрание слов, передающее некий набор идей, - и это «идеалистическое» писание в том смысле, в каком мы разъяснили этот термин во введении. Но ясно также, что книга стала символом этой идеологии, а не просто ее носителем, прагматическим и даже магическим объектом в той же степени, что и собранием слов. Примечательно, что в Германии не вышло ее сокращенное издание или сборник цитат, что было бы естественно, если бы стояла задача передать основное содержание этой пространной книги. Положа руку на сердце,