Московское царство. Процессы колонизации XV— XVII вв. - Дмитрий Михайлович

Позднее Дмитрий Моисеевич «отметился» большой статьей об архитектуре средневекового Новгорода в томе «Искусство» (1997) и тремя статьями о русских монетах в авантовском издании «Самые красивые и знаменитые деньги мира» (2006). Особенно же гордился Д.М. Михайлович небольшим очерком «Российская бюрократия» из тома ЭДД «Россия: физическая и экономическая география» (1999), справедливо полагая, что на относительно небольшом пространстве этой статьи сумел «уложить» суть явления. В частности, он писал: «Во второй половине XV – первой половине XVI в. Московское государство страдало скорее от недостатка бюрократии, чем от ее избытка. Чиновничество в Российской империи было одной из главных опор трона, а в советское время стало опорой правительства и партии. Однако, опираясь на чиновников, центральная власть понемногу отдавала им все большие полномочия и сама попадала в зависимость от высшего чиновничества. В середине XVI в. иностранцы, приезжавшие в Московское государство, не замечали признаков серьезного влияния бюрократии на государственные, судебные, да и чисто административные дела. Через триста лет, в эпоху царствования Николая I (1825–1855 гг.), чиновничество стало могущественной силой; от его мнения во многом зависела судьба любых серьезных преобразований, которые затевал двор».

Тогда же, в момент творческого расцвета историка, на излете 90-х, появилась небольшая экспериментальная книжица Дмитрия Моисеевича «Сага о конунге Рорике». Михайлович полагал, что варяжский элемент в древнерусской культуре недооценивается: так, по его мнению, в «Повести временных лет» можно вычленить фрагменты пересказанной летописцем скандинавской «королевской» саги. Именно эти элементы, рассыпанные в начальной части летописного текста, специалисты именуют то «дружинным эпосом», то «устными историческими сказаниями, передававшимися из поколение в поколение», но следует назвать вещи своими именами: в основе – сага, и, может быть, не одна. Дмитрий Моисеевич предпринял попытку вычленить детали названного пересказа, реконструировать на их основе сагу и придать ей литературное оформление в виде настоящей саги – как она могла сохраниться до наших дней. Эксперимент, что и говорить, рискованный, отзывы он получил смешанные, но сам автор был им доволен.

Годом позднее увидела свет его монография «Высшие законы в истории Московского государства». Сам автор не высказал удовлетворения ею: «Я поторопился. Текст слишком сырой» – вот его слова, которые я помню очень хорошо. Доработка книги заняла два с лишним десятилетия. В настоящем издании та, старая монография 1996 года использована как основа, чрезвычайно трансформированная добавлениями последующих лет. Подробнее об этом можно прочитать в послесловии Д.М. Володихина. Еще одним поводом для недовольства стал «академический» тираж издания: всего лишь 200 экземпляров, хотя и в красивом оформлении. Тут автора подвел издатель – изначально велись переговоры о совершенно другом тираже.

В 1998 году вышел сборник его статей «Вольные историософские этюды». Притом вышел достойным тиражом, а не как «Сакральная география» и «Высшие законы», с отличным предисловием. Издатель порадовал автора сообщением, что книга привлекла внимание и хорошо расходится. Коллеги также отзывались о ней тепло.

Дмитрий Моисеевич, публикуя россыпь блестящих эссе, стремился показать: история как профессия – это прежде всего искусство и лишь на периферии – наука, тем более наука, уподобленная «естественным» и «точным» дисциплинам. Из рамок мышления, основанного на тезисе, согласно которому история обязана исследовать и дефинировать «законы развития общества», следует выходить; историку нужно больше творческой свободы и меньше «внутренней редактуры».

Так, например, в историософском этюде «Заметки о викингах, Микенах и пассионарной теории Л.Н. Гумилева» он писал о явлениях, которые историческая наука не способна не только изучить, но порой и просто заметить: «Бог весть, двигает ли народы пассионарная энергия космического происхождения. Или еще какая-нибудь неведомая сила атманического уровня. Или мы суть лаборатория Высших Иных, ставящих на нас бесконечные исторические эксперименты. Или добрый Господь наш творит никем никогда не разгаданный промысел свой, двигая массы и отдавая команды устами гениальных одиночек. Вечное состоит в том, что существует священное неистовство. Оно из тысячелетия в тысячелетие. пребывает в истории. Оно взрывает время от времени покой политиков, военных и ученых. Оно присутствует в истории, это истина. Обладая священным неистовством, люди выполняют невыполнимое, достигают недостижимых целей, отдаются безрассудной отваге и действенному вдохновению. На современной стадии развития историческая наука, антропология и социология не в состоянии этого объяснить. Возможно, это удастся в будущем. А пока в истории остается привкус неразгаданной загадки, тайны».

К сожалению, далеко не все поняли этот месседж, касающийся прежде всего метода.

Страшным разочарованием стал выход в «Книжном обозрении» разгромной рецензии исторического публициста Ильи Кричевского. Не разобравшись в смыслах, заложенных автором в книгу, рецензент жестоко отчитал его за проявления мировоззренческого консерватизма, чуть ли не объявил фашиствующим молодчиком.

Это был первый и единственный раз в жизни Дмитрия Моисеевича, когда он надолго впал в депрессию. Обычно критика и похвала оставляли его равнодушным, во всяком случае, мне не удается вспомнить какого-либо проявления сильных эмоций на этой почве. Но после появления рецензии Кричевского он в течение трех месяцев не мог писать, только повторял в беседах с друзьями и знакомыми: «Не могу себе представить большего непонимания».

Впоследствии, конечно, он нашел в себе силы вернуться к работе.

Между 1999 и 2010 годами у Михайловича вышло несколько статей, посвященных взаимоотношениям Византии и Руси. В них, так или иначе, высказывалась идея, твердым приверженцем которой являлся Дмитрий Моисеевич: Константинополь, помимо религиозного и культурного влияния на Русь, оказал также мощное политическое влияние, фактически «научил» Владимир и Москву искусству самодержавного правления государей, обеспечил в XV веке, уже теряя независимость и прежнее имперское величие, кадры первоклассных дипломатов и администраторов Московской Руси, дал понимание механизмов соправительства.

В 2010-х была подготовлена к изданию большая статья о великом князе Юрии Даниловиче, напечатанная уже после кончины автора. В ней Михайлович показывал, что отношения между Русью и Ордой во второй половине XIII – первой половине XIV столетия не следует трактовать в идеализированном духе, как это делают наиболее экзальтированные евразийцы. Орда вовсе не давала Руси «имперский политический опыт». Правильнее будет сказать, что она увечила имперский политический опыт, уже полученный от Константинополя. В частности, Д.М. Михайлович писал: «Трагическая борьба Москвы и Твери, окончившаяся гибелью Кончаки-Агафьи, святого Михаила Тверского, великого князя Юрия Даниловича и князя Димитрия Грозные Очи, наглядно показывает, что апелляция к иноземной и иноверной власти в борьбе с собственной родней за великокняжеский престол представляла собой чудовищный, антихристианский по своей сути соблазн. Орда корежила нормальные междукняжеские отношения. Орда требовала выражения худших сторон человеческой личности у русских правителей. Орда сеяла рознь и вмешивалась в дела Руси, как громадная костедробилка. Под гнетом ее иной раз одна лишь христианская святость оказывалась спасительной для Владимирской Руси… И невозможно согласиться с современными публицистами, которые время от времени заявляют: Орда-де была политическим учителем Руси, ее объединителем и наставником на пути к империи. В действительности Орда учила скверне, Орда разрушала в русских князьях христианскую добродетель, Орда не объединяла, а раскалывала Русь».