Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

величеству заступати о убогих.

Нищих и беззастулных обрадовати многих.

Лихи и злы неправедныя судии,

В них же деются неудобныя статии.

Чрева и утробы своя разширяют,

И домы своя всячески украшают,

И праваго обвиняют,

А виноватаго оправдают.

А все окаяннаго ради своего лихоимания.

И не мнят божественнаго писания:

Яко и неправедная мзда душу погубляет,

Грады и домы разоряет.

Еще же и царское повеление презирает,

На ту же окаянную мзду свою уповает.

Возвратим же ся вспять,

Как бы к настоящему слову престать.

Вемы бо, вемы, яко в богатстве и славе ум возвышается,

Еще же некогда и ожесточевается

И в скорби и в печали другу своему не разумевает,

И паки дружню беду ни во что же полагает.

В скорби убо и печали забывается ум,

Веселяся и богатея, полагает во глум.

Ты же, государь, много разума в себе имееш,

И божественное писание сам разумеет.

Не буди таковым обителем и обычаем ревнител<ь>,

Но обаче буди к нищим и сиротам истинный любител<ь>,

И беззаступным крепкий помогатель,

Яко ближний еси царев приятель.

Да и сам от Христа бога помилован будеш,

И вечных благ не отбудет.

Писано бо есть: милостивии помиловани будут[189],

А немилостивии в таковых обителех не будут.

Протчее же буди, государь, покровен десницею вышняго бога,

И да сподобит тя стати у небесного своего чертога.

И во веки веков, аминь.

А ты, государь, жалованья своего не отринь.

Послание Кизолбаю Петровичу

Писание от отца духовнаго к сыну духовному

Како и что имам писати к таковому твоему разумению,

Иже предал еси нас конечному забвению?

Зрим ныне славою и честию обносима,

Обаче к нашему достоинству отнюд непрележима.

Лестными словесы не хощем к тебе писати,

Бог же зритель, от мысли нашея не можем престати.

Аще еси добрым разумом одарен,

Юнному же и буему не буди повиновен.

Прелестная пиявица видимый сей век,

Еже бо и до гроба летит всех человек.

Тако ли мудроумие свое к нам явил,

Разумныя души своея снабдения до конца забыл,

От него же велия полза души моей бывала.

Всегда про тебе добрая слава лежала.

И како еси нас, грешных, призрел,

Чести ради и богатства нами возгордел?

Юродство воистину и буйство, еже мир сей вседушно возлюбити

Молебника ж<е> к богу о души своей забыти.

Непрестанно жаловахся на тя самому творцу и богу,

Иже всем нам дает милость свою попремногу.

Горе, горе в разуме согрешающим,

О бозрителныя ради славы око душевное ослепляющим!

Гордость и презорство велику спону души сотворяют

Ей, ей, ничто ж<е> человеку болши, кроме своея души,

Широстию же своею хотя, и ты погреши.

Не вем, по которому обычаю в таковое забвение положил,

И добродеание свое до конца от нас отлучил.

Чертоги царския лепо есть зрети,

И воистинну вящши о души своей бдети.

Разумный муж всегда души своея снабдетеля аки бога почитает,

Ему же вдающая ока душевная помрачают,

Царство ж<е> небесное едва достизают.

Сам еси много разума и смысла в себе имееш,

А крепости во уме своем не имееш,

Но еже бы тебе самому в себе зрети,

И нас бы, грешных, хотя мало во уме своем имети.

Паче же недостойно бы тебе таковому нас забвению предавати

И пако подобало бы тебе нас во уме своем воспоминати.

И хотя б<ы> малым чим деянием нас, грешных, посетити,

Аще бог повелел нас, снабдетелей душ ваших, почитати.

А то гордость не дает тебе на то взирати.

Ей, ей, воистинну ничим же будет ея злее,

Лютою такою страстию обдержиму не получити божественнаго елея.

Ниже бо та страсть добра никому не сотворяет,

Много ж<е> токмо в погибелный ров вметает.

Бывает бо некогда и добраго корени злое семя,

Того ради погубляется душевное бремя.

И безумно есть пред свиниями бисер пометати,

Такожде и в затчине уши что добро писати.

Егда грешник внидет во глубину зол, тогда не радит,

Того ради и бог ему не претит.

Аще ли будет в чем ему зде и попущает,

Но там таковаго вечная мука ожидает,

Понеже бо всегда ходит своим упрямством,

Аки лютым одержим пиянством.

И паки лютою тою страстию аки тмою помрачен,

Или яко в волчью кожу оболчен.

И что мне вящше того к тебе писати,

Уже время конец слову дати.

Аще и аер словес наполняти,

А зачтенных ушес не наполнити.

Аще у кого в сердцы искра божия загорится,

Таковый и малыми словесы научится.

Аще послушает нашего к тебе речения,

То и сам сподобится добраго течения,

Аще ли не послушает, то сам веси,

Что всевают таковую страсть в сердце лукавые беси.

Таж<е> буди от нас прощен,

И без нас будеш от бога обиновен.

И паки здравствуй о Христе

И хвалися о пречистем его кресте,

И тую злую страсть от себе отринь,

И будет тебе во веки аминь.

Аще ли же не послушает нас и того не отринеш,

То сам душу свою во ад ринеш.

Послание боярину Ивану Никитичу

Горняго Иерусалима желателю,

О всех своих неоскудно подателю,

Спомощнику и кормителю неимущим,

Под государьскою рукою всем живущим,

Остро<о>пасному и бодрому оку,

Днем и нощию смотрящу к самому Востоку,

Адаманъстей твердей души во всем,

Радостным сердцем призирающе ко всем,

Юностным еще возрастом в заповедех господних сияющу

И ныне в совершенных своих летех також пребывающу.

В лепоту реченное благодатное звание[190],

А у нас настоит изрядное нарицание,

Но и родьший быв победител[191],

Утверженым своим умом такове ж си быв души своей снабдител,

Не умолчим же паки глаголати