За стеклом - Наталья Нестерова

— И как ты себе это представляешь? — спросила Лена.

— Как мы договаривались! — снова подчеркнул Гена. — Берешь зубную щетку и мчишься на «Полежаевскую» своего благоверного ублажать. Вот и Мила! Передает тебе привет и говорит, что между искренне любящими супругами могут случаться размолвки, но нельзя их ставить во главу угла! Правда, Милочка?

Бросил трубку, не удосужившись выслушать ее ответ.

Все вокруг счастливы! Только она страдает! А как было бы хорошо сейчас, размечталась Лена, рвануть на «Полежаевскую», примчаться с улицы, холодной и взволнованной, сказать Володе: «Не могу без тебя…»

Только надо сначала искусственные ногти срезать. Халтурщики! На одной руке два ногтя сломались, на другой три — позорище, и даже квитанции не дали!

— Ма-а-ама! — Настя зевала и сладко потягивалась. — Посуду помыла, спать хочу зверски. Разбуди завтра полседьмого. Химичка нулевым уроком назначила дополнительные. Садистка! А у Петьки, помнишь, кросс на физкультуре. Впору лыжи доставать, а они через барьеры прыгают.

«Надо Пете дать старенькие кроссовки, — Ленины мысли побежали в заданной плоскости, — нечего новые трепать. И действительно, какой дурак назначает кросс, когда на улице дождь со снегом? После физкультуры у него еще два урока, биология и пение. Ведь дети будут по уши грязными! Где у нас его старые штаны спортивные? Я их не выбросила и заштопала. Коротковаты, но если с носками, то незаметно…»

Засыпая, Лена не то хвалила себя, не то ругала: «Ведь могла бы на все плюнуть, рукой махнуть — и к Володеньке!»

Но Настя самостоятельно полседьмого под звон трех будильников не проснется! А Петя обязательно перепутает спортивную форму и новые кроссовки, на вырост купленные, обратит в старые калоши.

Работа, напряженная умственная деятельность — лучшее средство от хандры и личных невзгод. О спортивном зале и тренажерах Володя забыл, ему не хватало суток, в которых восемь часов отдавались производству, чтобы уложиться с актами экспертизы в десять дней, отпущенных Егором Ивановым.

Бравый следователь регулярно звонил и подгонял:

— Товарищ Соболев! Правосудие не терпит проволочек! Почему копаетесь? Прокурор вас ждать не обязан!

Володя подозревал, что Егор цитирует упреки, часто произносимые в его собственный адрес, но невольно оправдывался:

— Я тебе не эрудит всеядный! Машиностроитель, а не Господь Бог. Если ты такой умный, то подскажи мне, чем отличаются свойства текстильных клеев при разных температурах?

— Ой, не мудри! Напиши просто — свойства разные. Вот у нас есть один забулдыга, частый гость в КПЗ. Как выпьет, не поверишь, граф Монте-Кристо — железные решетки в камере раздвигает. Приходится его вырубать до беспамятства. Кто эти решетки на место поставит? Вдесятером пробовали — не выходит. А трезвый он и комара прихлопнуть не может, тот живым улетает. Спрашивается, какие свойства? Ответ — противоречивые. Так и пиши.

— Нет! — отказывался Володя. — Уж если я взялся, то комар носа не подточит и живым не улетит.

— Значит, с Леной не помирился? — делал вывод Егор. — Вот опять тебе противоречие. Трудовые успехи не совместимы с семейным счастьем. Мой приятель, следователь, с женой развелся, и раскрываемость у него пошла! Самые тухлые дела вытягивал и в суд гладкими да твердыми, как мраморные яйца, сдавал — ни одна адвокатская морда не могла ковырнуть и на доследование возвратить.

— Что ты хочешь сказать? — нетерпеливо спрашивал Володя.

— Во-первых, продолжайте работать, товарищ добровольный эксперт, в заданном режиме и без халтуры! Во-вторых, помните: чем дольше вы с женой в контрах, тем сильнее ее зрение растекается и обостряется. Врубился? Вовка! У тебя жена первый класс! Сфокусируется на каком-нибудь прощелыге, они сейчас вокруг Лены кругами ходят и мужскими доблестями хвастаются. Поверь мне!

— Пошел ты знаешь куда?

— Знаю, отключаюсь. Жду конкретных результатов.

Вечерами, до закрытия, Володя просиживал в читальном зале технической библиотеки. На дом с абонемента брал стопку книг, на следующий день возвращал и заказывал новые. Он вызывал молчаливое и почтенное уважение библиотекарей, так как круг его специальных интересов простирался от легкой до тяжелой промышленности.

Гена практически переселился к Миле.

Иногда забегал за сменой белья, одеждой или зимними покрышками для своих стареньких «Жигулей». Обязательно напоминал:

— Мила спросит: ты меня выгнал для миротворческой деятельности с Леной! Не забудешь?

— Сначала в своей семье разберись, потом в мою лезь, — бурчал Володя, не поднимая головы от бумаг.

— Вот, друг называется! Тебе трудно запомнить, когда у меня судьба решается? Ты моих детей многочисленных хочешь безотцовщиной сделать?

— Пошел вон! Не мешай работать!

— Чудненько! С законной площади выжил, бумаги свои разбросал — туда не сядь, в это ботинки не заворачивай! Узурпатор! Вовка, я на тебя, узурпатора, надеюсь. Кстати, твоя жена много поспособствовала, чтобы я стал на праведный путь.

— Чем она способствовала? — нахмурился Володя.

— Тебе, домостроевец, не понять. Давай, гробь Канарейкина — светоча изобретательской мысли.

Мила Володе не стала звонить, пришла лично. Дверь открыла соседка, которая затем вошла к Володе и, точно дворецкий, объявила:

— К вам женщина! — И добавила тихо:

— Ох, кобели!

Соседка Геной была довольна: непьющий, негрубый, к чистоте нетребовательный. Хлеба и молока, попросишь, купит, да еще денег не возьмет, хотя занимает часто. Детей настрогал кучу и не бросил, как некоторые. Детки приходят, четверо сами приезжают, дорого одетые. А одного, точная копия папаши, мать привозит, чтобы Гена с ним сидел, пока она по магазинам ходит. Есть у Гены недостаток — слаб на женский пол. Идут и идут, то есть приводит и приводит. Что характерно — все медицинские работницы. Володя, друг Гены, поселился. Одного поля ягоды, а это уже слишком — квартиру в публичный дом превращать.

Мила за годы, которые не виделись, постарела и напоминала серебряное изделие, которое чистят, полируют, но в углублениях все равно остается чернота.

Володя поздоровался, освободил от бумаг стул, предложил садиться. Мила оглядывала комнату:

— Тут… в этих условиях Гена жил, то есть живет?

— Как видишь.

Мила села на предложенный стул, хотела пристроить сумочку, но не нашла куда, положила на колени.

— Володя! Извини, что я вмешиваюсь в ваши с Леной отношения. Я знаю, как это отвратительно, когда кто-то против твоей воли ковыряется в твоих ранах. Но я не могу быть безучастной, когда страдает такой удивительный человек, как Лена. С ней я не разговаривала, даже словом не обмолвились. Я хотела спросить тебя: чем я могу помочь?