Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский

Работы по вскрытию гробницы начались 17 июня. Первыми открыли могилы Шахруха и Улугбека. А 21 июня приступили к захоронению самого Тамерлана. На его надгробии была надпись, гласящая, что все проходит — и величие, и слава. Тех же, кто потревожит его прах, ждет кара.

Члены нашей экспедиции сразу почувствовали себя неуютно: какая кара? Вдруг правда что-то произойдет? У кого-то даже возникла идея приостановить работу. Но за нами пристально наблюдали из Москвы. И раскопки продолжились.

В самом начале сломалась лебедка, объявили перерыв.

Я вышел из мавзолея на улицу и направился в ближайшую чайхану выпить чаю. Трое сидевших там стариков обратились ко мне с вопросом, имею ли я отношение к происходящему в гробнице.

«Да я там самый главный», — пошутил я. Ведь именно по моей команде включалось освещение, позволяющее производить работу. Тогда один из стариков протянул мне книгу и указал на строки, в которых было написано, что вскрывать могилу Тамерлана нельзя — выйдет дух войны. Я в школе учил арабский, поэтому смог прочитать эти строки.

Я вернулся в мавзолей и передал все своим руководителям. Они выслушали меня и попросили проводить их к этим старикам. Мы вышли на улицу и направились в чайхану, где трое старцев по-прежнему пили чай. Однако, поговорив с ними, члены нашей экспедиции подняли их на смех. Те обиделись, встали и ушли. А мы вернулись в мавзолей и продолжили работу.

Неожиданно погас свет. Но на это никто не стал обращать внимания. Неполадку исправили и могилу все-таки вскрыли. Первым делом увидели гроб, который, несмотря на проведенные под землей 500 лет, сохранился как новый. Когда его открыли, по мавзолею распространился приятный аромат. Возможно, это и был тот самый дух войны? Но тогда об этом никто и не думал. Все внимание было обращено на кости Тамерлана.

Сразу стало понятно, какой это могущественный человек. В том, что в могиле находятся именно его останки, сомнений не было — антрополог Михаил Герасимов достал травмированную коленную кость. Тамерлана же не зря называли «стальным храмцом» — у него была повреждена нога.

Вообще как ученые обращаются с обнаруженными останками? Только что не дышат на них. А Герасимов буквально схватил череп Тимура, и по мавзолею разнеслось громогласное «Ура!».

Вечером, когда мы отдыхали в гостинице, ребята решили послушать радио. Один из участников экспедиции, который понимал по-английски, поймал иностранную радиостанцию и вдруг побледнел. «Началась война», — перевел он нам передаваемое сообщение. Возникла немая сцена — все же помнили о предупреждении старцев.

Какое-то время мы сидели, как мокрые мыши. Когда я сегодня так говорю, родственники членов той экспедиции на меня обижаются. А мы правда были испуганы.

Когда нас потом вызвал к себе первый секретарь ЦК компартии Узбекистана, то принялся кричать, почему мы не проинформировали его о словах стариков. Руководитель нашей группы оправдывался тем, что не придал им серьезного значения. Останки Тамерлана срочно вывезли в Москву.

На следующий день на центральной площади Самарканда уже стояли войска и целовали знамя перед отправкой на фронт. Формировалась Узбекская дивизия, в составе которой ушел на войну и погиб мой старший брат. Я тоже пошел на фронт как военный оператор.

Подо Ржевом я узнал, что фронтом командует Георгий Жуков, и добился встречи с маршалом. Георгий Константинович внимательно выслушал мой рассказ о вскрытии гробницы и обещал все передать Сталину. Свое слово он сдержал и доложил обо всем Верховному главнокомандующему.

Сталин тут же дал приказ перезахоронить останки Тамерлана. На перезахоронение и восстановление мавзолея был выделен 1 млн рублей, колоссальные по тем временам деньги, на которые можно было месяц содержать целую дивизию.

Тимура и его родственников захоронили со всеми почестями. И тут же Красной армии удалось одержать первую крупную победу под Сталинградом.

Верю ли я сам в проклятие Тамерлана? А как тут не поверишь? Видите, и Жуков тоже поверил. У меня, к слову, осталось очень хорошее впечатление от этого человека. Настоящий полководец.

Удивительное дело — все великие военачальники плохо кончают свою жизнь. И Суворов, и Кутузов, и Жуков. Его ведь побаивались в Кремле, авторитет Жукова был несоизмеримо выше, чем у Сталина. Он запросто общался с солдатами, курил их махорку. А меня угощал водкой.

Георгий Константинович тогда очень удивился, что я не пью. «Первый раз вижу человека, который не пьет водку».

А я маме дал слово, что буду хорошим человеком, не стану ни пить, ни курить. Может, поэтому и живу так долго?

Когда наши войска вошли в Германию, многие принялись хапать брошенное в магазинах добро, все же было доступно. А я даже иголки чужой не взял. Помнил обещание, данное маме.

Она у меня очень мудрый человек была. А отец мой считался самым богатым человеком в Туркестане. Когда ему было 38 лет, он пришел домой, сказал, что его знобит, лег отдохнуть и больше не проснулся. На его счетах было несколько миллионов рублей золотом, он владел кожевенными заводами, садами, ипподромом. Но на следующий день после его смерти оказалось, что мы — нищие. Так сказали компаньоны отца.

Папа вообще не любил деньги, говорил, что золотые монеты делают в карманах дырки. Когда он сватался к маме, то прислал ей в качестве подарков сотни платьев, десятки пар обуви, жемчуга, бриллианты. У мамы хватило мудрости отложить все это добро на черный день, что и позволило ей поднять на ноги пятерых сыновей.

Отец умер незадолго до начала Первой мировой войны. После революции я писал в анкетах, что являюсь сыном бедняка, работника кожевенной мастерской.

Я то время не очень хорошо помню. В памяти остался лишь поход в духовное училище, в которое меня отвел брат. Мы Коран учили. Преподаватель, как сейчас помню, ходил по классу с длинной палкой, которой бил непослушных детей. Один раз и мне досталось. Я тогда выхватил эту палку у него из рук, ударил его самого и выбежал из класса. Вся улица тогда обсуждала: «Ах, Каюмов избил учителя». Я после этого пошел учиться в советскую школу.

В 1929 году в школе появился красивый человек — Николай Николаевич Кладо, сын знаменитого царского адмирала. Почему-то он выбрал меня. Взял за руку и привел на узбекскую киностудию. Мне тогда 18 лет было, я в его фильме «Американка из Багдада» сыграл первую роль батрака.

Через год Кладо привез меня в Ленинград. Все шестнадцать комнат его квартиры были заполнены книгами. Его мама принесла мне «Войну и мир» и спросила, читал ли я этот роман. А я даже имени автора не знал. Тогда она усадила меня за стол, положила передо мной произведение Толстого и сказала, что пока я его не прочту, ни в какой Ташкент не вернусь.

Конечно, я прочитал. А потом и во ВГИК поступил. Правда, не закончил. Мне самому захотелось снимать кино, какая уж там учеба. Кстати, в 1936 году моя картина получила в Нью-Йорке приз «Золотой голубь».

С тех пор я снял более двухсот фильмов, побывал в 103 странах мира, встречался с Шарлем де Голлем, Хо Ши Мином, Ким Ир Сеном, Мао Цзэдуном. Больше всех меня поразил Неру. Мы с Карменом приехали снимать фильм «Утро Индии». Неру нас принял и говорит: «Где-то я вас видел.» Я ответил, что мы встречались с ним в Ташкенте и в Самарканде. И спросил, что ему понравилось в Узбекистане.