Новый сотрудник береговой лаборатории - Юлианна Гуськова

консьержа, и они мило о чем-то беседовали, распивая чай из маленьких и аккуратных кружечек. В руках дяди чашечки с цветочным узором смотрелись довольно комично и мило одновременно.

— Дядя, как я скучала! — воскликнула я, пробегая через турникет и повисая на его шеи.

— Итари, моя прелестная паучья лилия, — умилился дядя, крепко меня обняв и закружив на месте. — Как же я скучал по тебе, — он потрепал меня по волосам, от чего они растрепались в разные стороны. — Где Кливий? — он огляделся, ища брата.

— Они с Кузнечиком сейчас придут, — я махнула рукой в сторону улицы, вновь прижимаясь к дяде. Из-за того, что наши с Кливием родители погибли в небольшой аварии, то дядя для нас был словно настоящим отцом. Конечно, у нас еще были родственники по папиной линии, которые так же часто навещают нас, но дядю я любила все же капельку больше.

Когда пришел Кливий, то и его крепко обняли и потрепали по волосам. Так как дядя был научен опытом, то Кузнечика обнимать не стал — он мог попросту не пережить подобный жест нежности и развалиться на кусочки.

Весело смеясь и переговариваясь, мы направились в мою квартирку, которая была все же чуть побольше, чем у Кливия. На кухне нам всем было тесновато, а потому мы перебрались в гостиную.

— А теперь распределение подарков! — скомандовал дядя, приглашая нас к своей большой спортивной сумке. — Где моя любимая паучья лилия? — дядя огляделся в поисках меня, а я крикнула с кухни:

— Уже иду!

Подхватив поднос с чаем и дольками лимона, я направилась в гостиную. Когда приезжали родственники я всегда могла почувствовать себя не взрослой женщиной, которая должна решать кучу проблем и нести ответственность за свои решения, а маленькой девочкой, которую очень и очень любят. Это было приятное чувство.

Поставив чай на журнальный столик, я присела на ковер, протянув, словно ребенок, ручки, прося свой подарок. Дядя достал из-за спины синий блокнотик с белой закладкой — он был точно таким же, какой я купила сегодня в магазине, лишь цвета были наоборот. Внутри блокнот был подписан его подчерком: «Любимой лилии». Это было очень мило и в этот момент я поняла, что тот блокнот, который я купила, хочу подарить не Сариэлю, а дяде.

Положив книжицу на диван, я поспешила за сумкой, которую оставила в коридоре. Взяв красивую коробочку, я вернулась в гостиную. Кливий также радовался своему подарку — шлем для байка. Дядя наконец решил, что брат вырос, а потому, даря шлем, разрешал ему ездить вместе с ним на байке. У меня тоже был такой.

— Дядя, — я вновь присела на ковер. — У меня тоже кое-что для тебе есть, — я хитро улыбнулась и протянула коробочку. Дождавшись, когда дядя его распакует, я произнесла. — Я думаю, будет очень мило, если у нас с тобой будут одинаковые блокноты.

— Ты ж мое чудо, вот это совпадение, — восторженно рассматривал дядя книжицу, вновь заключив меня в крепкие объятия. — Эй, костлявый, поди сюда, — подозвал он к себе и Кузнечика.

Кузнечил удивленно посмотрел на меня и неуверенно подошел к нам.

— Ты уже тоже, скажем так, член нашей семьи, а потому сегодня у меня и для тебя есть подарок, — дядя говорил это уже не так уверенно. Все-таки делать сюрприз умертвиям не так легко, как кажется.

Кузнечик удивленно принял самую большую коробку, от веса которой его кости чуть не выпали. Опустившись на пол рядом со мной, начал неторопливо вскрывать презент. Внутри был огромный фотоальбом.

— Я довольно долго думал, что подарить тебе и, когда перебирал фотографии, то подметил, что с десятилетия Итари ты присутствовал на всех семейных фотографиях. Вы с ней росли вместе, и я знаю, костлявый, как ты ей дорог. Этот фотоальбом я сделал для тебя, чтобы ты не забывал о том, что ты — тоже часть нашей семьи.

Кузнечик молча перебирал страницы альбома, который начинался еще с наших с ним детских снимков. Сердце на миг защемило, а на альбом что-то упало. Я была очень растрогана, но точно понимала, что не плачу.

— Кузнечик, — я с недоверием взглянула на умертвие, понимая, что из его провалов, где должны быть глаза, капает чай, который он только что выпил.

— Ээээ, — пробормотал Кузнечик, крепко обнимая дядю и меня с братом. — Эээ, а эээ. Эээ-э. Э.

— Ну что ты, мы так любим тебя. Не нужно плакать, — я крепко обняла Кузнечика, мягко поглаживая его по спине. Наверное, этот фотоальбом стал одной самых ценных вещей в моем доме. Кливий также был очень тронут и сейчас с улыбкой на губах листал страницы, ища себя на снимках.

Решив, что нет ничего лучше, чем просмотр семейного альбома, мы все устроили на диване.

— А это ты осенью подожгла в саду листья — хотела сделать уборку к зиме, — рассказывал дядя небольшую историю про каждый снимок. — Это вы все вместе с вашей бабушкой стоите — ее именины. А тут Кливий плачет, потому что ему не понравилась новая игрушка на день рождения.

— Почему я никогда не видел этих фото? — удивился брат и насупился. — Кто вообще фотографирует плачущего ребенка?

— Я тоже не помнил, что это все есть у меня. Прибирался на чердаке и нашел сломанный монофот. Думал выкидывать уже, но в последний момент решил отнести их в ремонтную мастерскую. Не прогадал — они смогли восстановить кристалл памяти и все снимки, представляете?

— Это действительно чудесно, — я легла Кузнечику на колени, продолжая уже лежа рассматривать альбом. — Фотографии — единственное, что останется с нами навсегда, — пробормотала я, глядя на эти запечатленные воспоминания. Я резко встала, от чего все вопросительно взглянули на меня. — Предлагаю завести в нашей семье новую традицию! — одухотворенно воскликнула я. — Давайте каждый раз, когда будем видеться — делать семейную фотографию и вставлять ее в альбом?

— Отличная мысль, моя паучья лилия, — поддержал идею дядя и достал из той же сумки монофон, жестом приглашая всех на диван.

Пока мы делали фотографии, то уже подошло время и ко сну — из торгового центра мы вернулись только в восемь часов вечера. Решили, что Кузнечик будет со мной, а дядя с Кливием будут спать в его комнате. Обычно, если родственники приезжали, то они останавливались в съемной квартире брата, но из-за нашего переезда решено было поступить именно так.

Когда все разошлись, а я приняла душ и вернулась в спальню, то мой монофон настойчиво завибрировал. Это был Миндартис.

— Слушаю, — устало ответила я на звонок. В ответ послышался очень уж бодрый голос,