Сиамские близнецы - Владимир Сиренко

Чиано языком владел.

«Те, кто воображают, — читал Чиано, — что Германия вернулась к своему старому империализму, не имеют никакого представления о характере происшедшей перемены. Мысль о Германии как об угрозе для Европы, с мощной армией, готовой перешагнуть через границы других государств, чужда ее новой программе… Немцы будут стоять насмерть против всякого вторжения в их собственную страну, но сами они не имеют желания вторгаться в какую-либо другую страну».

Граф аккуратно сложил газету, погасил усмешку в тонких усиках:

— Скорее всего, «маленький валлийский волшебник» лицемерит. Либо мнение Ллойд-Джорджа имеет уже столь символическое значение, что он может позволить себе любое заявление, даже идущее вразрез с официальной точкой зрения. — Чиано со злорадством наблюдал, как меняется лицо Гитлера — от самодовольного до искренне обескураженного. — И поэтому я считаю своим долгом, фюрер, ознакомить вас с чрезвычайно неприятным документом. Он развенчивает эту дезинформацию. Вот этот документ с переводом. Здесь англичане не лицемерят.

И Чиано жестом фокусника достал из внутреннего кармана дважды украденный меморандум Идена.

Гитлер впился в строчки, лицо пошло пятнами, стало гневным. «…Правительства Германии и Италии являются сборищем опасных авантюристов…»

— Англия сама управляется авантюристами! — вдруг закричал Гитлер, срывая голос в высокий фальцет. — А сейчас ею правят бездарности! Нет, нет! — руки Гитлера затряслись, хрящеватый нос побелел от ярости. — Нет… — повторял он, перебирая бумаги и быстро, выборочно пробегая глазами то один, то другой лист. — Нет…

Чиано с удовольствием наблюдал за растущим гневом фюрера, похваливая себя за выдержку и терпение. «Гитлеру, оказывается, полезны такие инъекции правды, — думал Чиано. — Он и сейчас не особенно считается с итальянскими интересами, а что будет, если он договорится с Англией?»

Гитлер не унимался, призывая Чиано разделить его негодование:

— Они боятся нашей дружбы с дуче! А большевизма они не боятся? Что же, они не понимают, что мы, именно мы, создаем барьер этой заразе? Или им нужен красный флаг над Букингемским дворцом? Но каково название!… «Германская опасность»… Так что, они собираются воевать со мной? Мы разгромим их, потому что наше вооружение идет быстрее, чем у англичан, а им нужно заботиться не только о строительстве судов, орудий, самолетов, но и о духовном перевооружении. Они давно разучились воевать! В то время как каждый немец… — Гитлер так посмотрел на Чиано, что тот невольно отшатнулся, как от взгляда разъяренного зверя.

Меморандум Идена больно задел Гитлера. Помочь, решил он, может только Риббентроп. Хоть завтра пусть едет послом в Лондон. Но каков Чиано?!

И Гитлер снова устремил свой страшный взгляд на итальянского министра иностранных дел:

— Но здесь нет конца документа!

— Действительно, отсутствует последняя страница, — глядя исподлобья, ответил Чиано. — Но, господин канцлер, как мне рассказывал полковник Роатта, если он, конечно, не шутит, этот документ доставали через каминный дымоход кабинета Идена. Так что издержки работы в подобных условиях неизбежны.

Ах, вот как! Так документ достал итальянский разведчик! Документ, нужный прежде всего рейху! А где были хваленые увальни Гейдриха и Канариса? Где, черт бы их всех побрал?!

Гитлер бросился к телефону. Гессу на том конце провода показалось, что ему в лицо с губ фюрера летит пена. Он поначалу ничего не понял из выкриков фюрера, но потом уразумел, что Адольфу наступили на больную мозоль и он не знает, кому предъявить претензии.

— Я знаю о существовании меморандума Идена, — как можно спокойнее сказал Гесс. — Я поручил Гейдриху им заняться. Я разберусь, мой фюрер.

Гесс опустил трубку и почувствовал, как вспотела державшая ее рука. Гесс порадовался, что в Лондоне обмишурились люди Гейдриха, спрос будет с них.

…После разговора с Гессом Гейдрих позвонил Герингу. Рейхс-министр выслушал его и после паузы сказал:

— Когда хотят погубить самолет, делают перекос на крыле. Машина начинает вибрировать, — Гейдрих хоть был далек от авиации, но сразу понял, к чему клонит бывший летчик.

«Вот оно, — подумал Гейдрих. — Порадел старина Гесс! А могло начаться иначе, с моей подачи и под мою музыку. Теперь виноват не Гесс, что плохо отрабатывал английские каналы, а разведка, что не проинформировала во всей полноте, как на Гессовы усилия в Лондоне реагируют. И все по чистой случайности — потому что фюрер позвонил именно Гессу. Гессу досталось сделать первый ход, вот он и задал тон всей партии. Но теперь ход мой. Нужно срочно партию уравнять, сместить акценты, говорить не о технике разведки, а о политической сути…» Гейдриху теперь стало совершенно ясно, для чего Гесс приглашал его к себе домой, был так любезен и фальшиво откровенен, когда советовал отправить в Лондон людей из СД. Гейдрих вызвал Лаллингера.

— Всех ко мне! — рявкнул. — И исполнителей, и… Лея. Сами тоже не забудьте прийти. Наш разговор не окончен, — ведь Гесс сказал, что фюрер был крайне недоволен.

Дорна отозвали из Саламанки. Причины вызова в Берлин указаны в шифровке не были, однако стояло слово «срочно».

Самолет, на котором летел Дорн, дважды пересекал республиканскую зону, с земли по «юнкерсу» палили зенитки. На аэродроме Темпельгоф у посадочной полосы ждала машина. Дорн понял, что отдохнуть не удастся. Отчего такая спешка, недоумевал он. Если испанские дела, но… Список завербованных агентов он может представить довольно внушительный, — сразу, а тем более издалека с ним не разобраться. Да, люди разные: кто падок на деньги, кто на вино, кто на женщин… Есть и их отчеты — Дорн всегда старался вести документацию образцово, ибо на Принцальбертштрассе бумаге доверяют больше, чем слову. Так что по части испанских дел он для них чист. «Хвоста» за собой в Испании Дорн не чувствовал. Хайнихель? Нет, у того полно собственных дел, их пути пересекались только по работе с пленными. Но за их доставку отвечал обер-лейтенант, и если побег доктора Гофмана всполошил руководство, то вряд ли тут можно предъявлять претензии к Дорну, технология работы с пленными СД никогда не занимала. Это дело абвера.

— Нас всех вызывают к Гейдриху, — сказал Лей, как только Дорн вошел вето кабинет, — меня, вас, Лаллингера и Доста. Доста пока нет, но, может быть, для него и к лучшему. Речь опять зашла о тех английских документах.

Дорн не встречался с Гейдрихом с лета тридцать четвертого — за эти два года Гейдрих изрядно похудел. Видно, ему плохо помогают воды Спа и Беаррица — Дорн слышал, он каждый год ездит и на тот, и на другой курорты. Гейдрих был бледен, его вьющиеся волосы потускнели, в воротнике мундира морщилась худая шея. Все это придавало ему вид старого, но еще хищного и зоркого грифа. Откуда-то вдруг всплыло воспоминание — грифы в Лондонском зоопарке. Сидят — с подрезанными крыльями — на шестках под дождем, тоскуют, вспоминая Кордильеры, мерзнут, ежатся, а на их лысые головы пикируют беззастенчивые лондонские вороны и стараются клюнуть в самое темечко…