Танамор. Призрачный сыщик - Екатерина Соболь

– Ух ты, – еле слышно вздохнул Киран.

Я подошел к Фарреллу и забрал у него камни. Тот не противился.

– Рой тут, – приказал я, вернувшись к Кирану.

Фаррелл послушно начал разрывать землю своими здоровыми ручищами. Когда ямка была готова, я посмотрел на трилистник в последний раз. Бледно-зеленый, прекрасный своей дикой красотой, – три кусочка ирландского мрамора, с помощью никому не известных сил стянувшиеся вместе и наделенные невероятной силой возвращать мертвым жизнь. Я улыбнулся дрожащими губами. Мой брат считал, что каждую загадку природы нужно изучить, разглядеть в увеличительное стекло, приколоть к картону, как бабочку. Если бы мы выращивали сады, уверен, что сад у него получился бы французский: идеальный, предсказуемый, аккуратный. А мне милее английские дикие сады, полные зарослей и тайных троп. Никогда не знаешь, какой цветок встретишь, какая бабочка вылетит тебе в лицо, где скрываются барсук или мышь. Никогда не знаешь, что подберет волшебник с земли, потому что ее дары непредсказуемы, – так пусть остаются таинственными, как сама жизнь. Не каждой загадке нужен ответ.

Преодолевая притяжение камней, я разделил их и протянул один Фарреллу, второй положил перед Кираном. Тот не мог его поднять, только зачарованно поглаживал кончиками пальцев.

Мы сели на корточки вокруг ямки, как дети, которые хотят вместе зарыть сокровище. Я сжал свой камень. Жаль было расставаться, я так отчаянно искал эти камни, – но они сделали для меня главное, что могли: вернули к жизни Молли. Без всяких условий, по-настоящему, точно такой же, какой она была. А значит, пора сделать то, чего не смогла сделать девушка, которой посчастливилось встретить Мерлина: получив подарок, с благодарностью принять его и отпустить волшебство, которое его создало.

– Мне кажется, у меня камень разума, – тихо проговорил Фаррелл и стиснул свой обломок в кулаке. – Как будто в голове сразу прояснилось.

– А у меня камень души. – Киран еще раз провел пальцами по лежащему перед ним камню. – Очень… успокаивающий.

Я фыркнул и украдкой вытер глаза. Сорок лет назад моему отцу достался камень жизни, а вот теперь и мне, но что-то я новых жизненных сил в себе не чувствовал.

– От лица всех людей я возвращаю Мерлину и ирландской земле камень жизни, – сдавленно пробормотал я и бережно опустил зеленый обломок в ямку.

Нельзя плакать, это отвратительно, потому что это даже не настоящие слезы, а раствор Бена.

– От лица всех людей я возвращаю Мерлину и ирландской земле камень разума, – подхватил Фаррелл и положил свой камень рядом с моим.

Мне показалось, что он сделал это с облегчением, но, может, у меня просто мутилось в глазах от ненастоящих слез.

– От лица всех людей я возвращаю Мерлину и ирландской земле камень души, – прошептал Киран, и я опустил в землю третий обломок.

Три камня стянулись вместе. Мы смотрели на них и молчали. Потом Фаррелл зачерпнул земли и насыпал ее поверх трилистника, затем еще, и еще. Когда земли было достаточно, он умело пересадил с другого места немного травы и крупный цветок маргаритки.

– С ней я сразу узнаю это место, – тихо сказал Фаррелл и любовно разровнял землю вокруг цветка. Теперь это место ничем не отличалось от прочих участков луга. – Маргаритка – символ невинности и детства.

Я слабо усмехнулся, уловив его мысль. То, что здесь случилось, лишило Фаррелла детства, да в каком-то смысле лишило его и нас с Беном, но теперь все эти счета закрыты. Пора идти дальше.

– «Роза царствует лишь летом, маргаритке – вечно жить», – пробормотал я. – Я однажды читал в журнале стихотворение, которое так начиналось.

– Дались тебе эти стихи, – выдохнул Киран и тяжело опустился на землю.

Сначала я подумал, что он хочет полюбоваться небом, а затем понял: кажется, он не может больше сидеть.

– Танамор в земле, а ты все еще жив, – прошелестел Киран, разглядывая облака. – Живучий, как кошка.

И правда: если бы возвращение трилистника земле упокоило восставших, то меня упокоило бы тоже. Прочувствовать эту мысль я не успел. Куда сильнее меня волновало то, что…

– Здесь и попрощаемся, – шепнул Киран.

Дышал он прерывисто, с хрипом, пятна проступили на лице и шее сильнее.

– Нет, нет, – отчаянно забормотал я. – Держись, ты мне нужен!

Киран с трудом открыл глаза и усмехнулся. Губы у него конвульсивно подрагивали, я с трудом разобрал слова:

– Как такое м… может быть? Я даже призраком оказался невезучим. Н…ничего не добился. – Я собирался возразить, но он слабо сжал мое запястье и продолжил: – А все равно отлично п… п-провел время.

– Я тоже, – всхлипнул я. Краем глаза я видел, что Фаррелл недоуменно хмурится, но близко не подходит. – Киран, я… Я все сделаю, но не знаю как, я не знаю!

– Ч… что-нибудь придумаешь.

Его рука разжалась, и сердце у меня ухнуло вниз. Я искал деревню праведников, Киран – сюртук с оторванным лоскутом. Мы оба верили в невозможное, и сами были лучшим доказательством того, что иногда оно происходит. Но если на свете может произойти все что угодно, то я хотел только одного: чтобы он остался.

Желания не всегда исполняются. Киран перевел взгляд с облаков на меня. Потом его глаза закрылись, и я все ждал, ждал, затаив дыхание, он не мог вот так уйти, он должен был еще что-то сказать мне, и это все бы объяснило, заставило почувствовать себя хоть немного лучше, но… Я горестно сгорбился и взял Кирана за руки. Еще несколько секунд они ощущались как настоящие, а потом начали растворяться, пока не исчезли, как туман. Там, где только что лежал Киран, больше ничего не было.

Я лег туда же и горько, некрасиво заревел проклятущим раствором Бена. Киран мог бы оставить мне свою книгу или портреты жертв, ну хоть что-то, но у меня ничего, ничего от него не осталось.

Фаррелл, который до этого стоял и тактично смотрел на далекое море, внезапно заговорил.

– Я всегда думал: почему Мерлин, если у него была такая сила, не вернул вашего короля Артура? Он ведь любил его всей душой. Но король спит уже целую вечность, и Мерлин разбудил не его, а задранного медведем возлюбленного какой-то крестьянки. Да и мои предки с помощью трилистника спасали чужаков, но никогда не спасали друг друга.

– И… и что? – выдавил я, задыхаясь от слез.

– Жизнь – это ценность, но и смерть – тоже. У прекрасных историй есть и начало, и конец. – Он неловко глянул на меня. – Не плачь, парень. Пока ты про него помнишь, в каком-то смысле он жив. Как мои родичи – для меня.

Я издал какой-то хриплый, мокрый звук и сел.

– Это должно было меня утешить?

– Могу спеть ирландскую прощальную песню.

– Нет уж. – Я с трудом встал и вытер лицо. – Зная ваши песни, предположу, что это надолго, а у меня осталось дело. Отвезешь меня в город?