Дело не в генах. Почему (на самом деле) мы похожи на родителей - Оливер Джеймс

Все может быть вот так просто, но обычно еще и родители определяют для вас роль, часто исходя из собственной истории. Возможно, один из них играл ту же роль в семье и затем возложил ее на вас. Если вы были самым младшим ребенком в семье, привлечь к себе внимание было сложно, поэтому вы подстраивались под них, играя свою роль.

Опять же, если вы самый младший, возможно, вами пренебрегали по вполне житейским причинам: родители были так заняты, отвозя старших на дополнительные занятия по математике, уроки балета или тренировки по футболу, что вам первые пять лет приходилось таскаться с ними, вечно в хвосте, эмоционально игнорируемыми.

Также возможно, что вам уделяли недостаточно внимания, потому что у родителей кончились части себя, которыми можно было бы наградить вас. Например, и папа, и мама хотели, чтобы один из их детей достиг успехов в учебе, и эту нишу занял старший. В большой семье, где вы четвертый или пятый ребенок, для вас не останется нереализованных амбиций.

Анализ того, как порядок рождения, пол, соперничество между детьми, фаворитизм и навешивание ярлыков сказались на вас, может оказаться очень полезным. Самостоятельно решить проблемы, возникшие в раннем детстве и описанные в последней главе, может оказаться нелегко, потому что их сложно вспомнить, а вот такие вещи, как роль в семье, вы вспомнить в состоянии; кроме того, вам поможет информация, полученная от родственников. Собирая по кусочкам свою историю, вы можете освободиться от живучих стереотипов.

Не стоит забывать, что значительная часть происходящего может быть результатом событий, случившихся несколько поколений назад, как мы увидим из следующей главы. Вы можете сделать удивительное открытие, поняв, что качество, которое вам в себе не нравится (лень, тяжелый характер, трудоголизм), – это роль, которую семья передает вам так же непреклонно, как передается королевский трон.

3. Помните о плюсах родительских нереализованных амбиций.

Большая часть этой книги посвящена отрицательным последствиям переноса родителями собственных желаний на детей, однако для нас невероятно важно, что родители являются для нас объектом идентификации.

Я никогда не забываю свою первую пациентку, которую направили ко мне, когда я обучался профессии детского клинического психолога. Это была 12-летняя девочка, воспитывавшаяся в детском доме с раннего детства.

Ее лицо было пустым, лишенным эмоций. Ни разу за все наши сеансы она не выказала ни малейшего интереса к чему-либо. Несомненно, частично это было связано с моей неопытностью, возможно, она просто думала, что я очередной из множества бесполезных, надоедливых специалистов, которым она не намеревалась изливать душу. Но из того немного, что она все-таки рассказала, я понял, что к ней всю жизнь относились с пренебрежением и ни один взрослый не выражал постоянно удовольствие от ее существования или радость от ее достижений, больших и маленьких.

Так было с самого рождения. Изречение Дональда Винникотта «Ребенок не существует сам по себе» – правда. Он имел в виду, что, если кто-то не будет обеспечивать позитивного и чуткого зеркального отображения ребенка, у него не появится чувства собственного «я». Только через чуткость к нему малыш почувствует, что «это мой рот, в который льется молоко, это мой животик, который наполняется пищей». У моей пациентки не было такого опыта.

Ее пример также подтверждает справедливость утверждения Джона Боулби, что любовь важна для здоровья ребенка так же, как витамины. Без любви ребенок может умереть. В экзистенциальном смысле моя пациентка давно умерла.

По мере того как из младенцев мы превращаемся в детей немного постарше, нам нужно, чтобы родители выражали удовольствие от нашего выбора и последующих действий, но, более того, нам нужно, чтобы на нас возлагали надежды. Мы можем отвергать родительские надежды, скорректировать их или принимать, но без надежд родителей на то, кем мы станем, нам будет трудно.

Я живо помню, как однажды встретил у друга за ужином нейропсихиатра (врач, который исцеляет «психические заболевания», рассматривая их как любые другие болезни). Мой новый знакомый оказался одним из руководителей ведущей британской клиники, занимающейся лечением нарушений работы мозга. «Поскольку шизофрения встречается в семьях в нескольких поколениях, она должна носить генетический характер», – провозглашал он с абсолютной уверенностью. Увы, боюсь, по-прежнему слишком многие психиатры имеют аналогичную точку зрения. Врач был озадачен, когда я возразил, что шизофрения может передаваться вследствие того, как родители воспитывают своих детей, и что подобное воспитание повторяется из поколения в поколение и дело не в генах. Понадобилось несколько минут, прежде чем он понял, о чем я говорю. Когда до него наконец дошло, он признал, что эта идея не приходила ему в голову и его учителя никогда не высказывали подобного предположения. Во время обучения будущих врачей знакомят с биогенетическим обоснованием психических заболеваний и, как показывают исследования, в итоге они не знают обширных доказательств того, что причины следует искать в среде{237}. Вы перестанете удивляться, уяснив, какие рычаги влияния имеют медики и фармацевтические компании на подобные исследования. В случае шизофрении биологическим причинам или лекарственной терапии посвящено в 45 раз больше исследований, чем факторам, связанным со средой и обращением{238}, даже несмотря на то что сейчас уже не вызывает сомнений, что основной ее причиной является плохое обращение. Более того, фармацевтические компании тесно сотрудничают с медиками и используют финансовое влияние для продвижения биохимического обоснования. Публику систематически дезинформируют{239}, а 40 % веб-сайтов, посвященных вопросам психического здоровья, финансируются фармацевтическими компаниями. Психические заболевания трактуются как любые другие, но неизлечимые – такие, которыми можно только управлять (с помощью лекарств и временно меняя образ мыслей), поскольку они пожизненный приговор.

В чем мы полностью сошлись с тем нейропсихиатром – это в том, что большинство психических свойств, таких как застенчивость, высокий интеллект и психические заболевания, действительно передаются в семьях. Хотя это случается не так часто, как принято считать (о чем я говорил в начале главы 4), члены одной семьи гораздо больше похожи между собой, чем чужие люди. Ближайшие родственники человека, подверженного депрессии, страдают ею в три раза чаще, чем люди, у которых нет таких родственников{240}. Вероятность тревожных расстройств в зависимости от вида повышается в четыре – шесть раз{241}. Умственные способности часто передаются в семьях{242}, личностные качества – реже{243}. Но тот факт, что черта является семейной, ничего не говорит нам о причине: она может переходить от родителя к ребенку как из-за воспитания, так и благодаря генам.