Рисунки на крови - Поппи З. Брайт

— Нет. Лучше не буду.

— Что? — не смог скрыть удивления Зах. Он знал, что Тревор скажет «да», так же точно, как знал, что Лист подарит ему эти чертовы зажигалки. — Но почему?

Тревор изучал лицо Заха так напряженно, как не делали этого большинство его любовников на одну ночь. Зах почувствовал себя почти неуютно под изучающим взглядом этих удивительных серьезных глаз.

— Ты действительно хочешь, чтобы я это сделал? Правда?

Зах пожал плечами, но Тревор, казалось, заглянул ему в череп, в самые водовороты его изворотливого коварного мозга.

— Гораздо веселее курить с кем-то — вот и все.

Снова долгий испытующий взгляд.

— Тогда ладно. Я затянусь.

Заху подумалось, что Тревор вполне мог бы добавить: Но не слишком много себе позволяй, слышишь? Он осознал, что сердце у него бьется быстрее, чем обычно, ток крови ускоряется, а голова — будто наполненный гелием воздушный шар, что уносится в до боли синее, без единого облака небо. Никто его так не пронимал; так он предпочитал заставлять чувствовать себя других.

Глубоко затянувшись, он задержал дым, а потом наклонился и выдохнул долгую ровную струю дыма в открытый рот Тревора. Их губы слегка соприкоснулись. Губы Тревора были мягкими, как бархат, как дождь. Ленточки дыма свились в углах их ртов, кутали их головы бесформенной сине-серой вуалью. Зах не закрывал глаз и увидел, что Тревор глаза закрыл. Как будто его целуют. На фоне бледного пергамента век ресницы у него были темно-рыжие. Заху захотелось коснуться этих век губами, почувствовать на губах шелк ресниц, тайные движения пойманных в клетку глазных яблок на языке…

…прекрасно же ему удается сублимировать влечение, а?

Он потрясенно отстранился. Стоило ему решить, что кто-то его не заводит, и его просто больше не заводило. Во всяком случае, так это всегда было раньше. Он позволял себе иметь кого захочет, если у него не было веской причины их не хотеть, и либидо всегда отплачивало ему тем, что давало полный контроль над собой.

До этого момента.

Откинувшись на влажную траву, Тревор закинул на лоб локоть. Зах увидел сосновые иголки, запутавшиеся в его длинных волосах, свежую грязь под ногтями, мельчайшие капельки воды, пойманные в тоненьких волосках вокруг сосков.

— Итак, — сказал Тревор, выдувая свой «паровоз», — твои родители пытались тебя убить?

— Мой папа четырнадцать лет тузил меня почем зря. Мама в основном обходилась языком.

— Почему ты оставался? Зах пожал плечами.

— А куда мне было податься? — Углом глаза он увидел, как Тревор кивнул. — Конечно, я все равно мог сбежать, когда мне было лет девять-десять. Но тогда меня бы всю жизнь ждали сплошь члены на кладбищах автомашин. Я дождался, когда сам смогу о себе позаботиться — помимо того, чтобы отсасывать кому ни попадя. Потом сбежал. Просто исчез в другой части города. Они никогда не пытались меня разыскать.

— Что это был за город?

Зах помедлил. Ему все еще не хотелось лгать Тревору, но он не мог начать рассказывать разные истории разным людям.

— Можешь не говорить, если не хочешь.

— Новый Орлеан, — сам не зная почему ответил Зах. — Но ты никому не говори.

— Ты в бегах или что?

Молчание Заха говорило само за себя.

— Я понимаю. Ты не думай, — продолжал Тревор, — я бежал от этого места семь лет. Но знаешь, со временем начинает тошнить от этого.

— Ага, поэтому ты возвращаешься, и это место пытается заставить тебя вышибить чужие мозги.

Тревор пожал плечами.

— Да я вроде никого не ждал.

Зах расхохотался. Он просто не мог ничего с собой поделать. У этого парня такой бардак в голове… но он умен и, несмотря на странную свою асексуальность, слишком уж красив. С мгновение Тревор смотрел на него, потом осторожно присоединился к смеху.

Они уже дружески ухмылялись друг другу, покачиваясь на облаках ганджи. Зах вдруг подумал о том, что, быть может, все-таки можно любить кого-то и заниматься любовью с ним же. Что-то в этой спонтанной улыбке на лице, которое не привыкло улыбаться, заставило его спросить себя, почему он всегда отказывал себе в удовольствии физически наслаждаться человеком, который ему небезразличен. Разве не чудесно было бы увидеть, как кто-то — ну ладно, кто-то вроде Тревора, — вот так улыбается только потому, что Зах знает, как сделать так, чтобы ему было хорошо? Возможно, это даже лучше, чем когда тебе отсасывает хорошенький, почти что анонимный незнакомец в задней комнате универмага в штате, который ты никогда больше и не увидишь.

Вероятно, нет. Вероятно, это закончится жестокими словами и слезами, болью, обвинениями и сожалениями, быть может, даже кровью. Таков почти гарантированный риск подобных отношений.

Но где и когда он решил, что именно на этот риск он не пойдет, если он с такой радостью шел — более того, искал, — другие?

Тревор пристально смотрел на него. Смотрел так, как будто собирался спросить «О чем ты думаешь?», но не спросил, что обрадовало Заха. Он всегда ненавидел этот вопрос. Похоже, люди задают его только тогда, когда ты думаешь о чем-то, чем не намерен делиться.

Вместо этого Тревор как будто через силу спросил:

— Мы раньше встречались? Я тебя знаю? Он нахмурился, словно хотел задать совсем не этот вопрос, но не мог найти слов для нужного. Зах покачал головой:

— Не думаю. Но…

— Такое впечатление, что встречались, — закончил за него Тревор.

Загасив полусгоревший косяк, Зах убрал его в карман. Несколько минут они сидели в полном молчании. Ни один из них не хотел первым сказать слишком многое, слишком далеко завести словами эту странную идею. Зах размышлял о необратимости слов в реальном мире. Во многом он предпочитал простоту компьютерной вселенной, где по желанию все можно исправить и стереть, где на все твои действия система реагирует определенным, заранее известным образом.

Но там ты со временем натыкаешься на стену предсказуемости. Здесь же малейшее смещение семантики может превратить ситуацию в непредсказуемую, и это тоже манило его.

Дождь, почти было прекратившийся, вдруг снова пошел сильнее, хотя их все еще защищало переплетение ветвей ивы и винограда. Небо зарокотало нарождающимся громом, потом разверзлось. Внезапно хлынуло как из ведра.

Зах увидел свой шанс разрядить напряжение. Схватив Тревора за руку, он заставил его встать, заметив, как плоть Тревора одновременно тянется и съеживается от его прикосновения.

— Давай же! — подстегнул он.

— Куда?

— Разве ты не хочешь под душ? Вот он — наш шанс!

— Здесь?

— Конечно, почему нет? С дороги нас никто не увидит.

Зах вынырнул из-под занавеси ивовых ветвей, чтобы выбежать на пустой пятачок посреди заросшего двора. Он скинул кроссовки, стянул через голову рубашку и, убрав очки в карман, начал расстегивать штаны. Тревор выбрался следом.