Библия бедных - Евгений Бабушкин

Москвичи уверены, что мимоза самозарождается в метро накануне 8 марта. У сочинцев на желтые цветочки аллергия – вонючая дрянь, годная только отдыхающим на продажу. А в Абхазии мимоза – дерево с трехэтажный дом.

Олимпиада пролилась над Большим Сочи золотым дождем. Но километром южнее, где так высоки мимозы, за пограничным постом Псоу все осталось прежним. Античные руины советских санаториев и нищие люди, живущие на две страны.

Кавказская дружба – навсегда. Помню Григория, старика армянина, который делал сногсшибательное черное вино и хвастался яйцами своего кота – самыми большими в Абхазии. Мы не виделись три года. Я приехал в Новый Афон наугад, постучался, – он вышел, прищурился, узнал, обнял и налил.

– Знал, что увидимся, – сказал Григорий. – Я тебе расскажу про мандарин. Видишь – оранжевый? А в прошлом году был коричневый. Так и запиши: коричневый! В Сочи миллион экскаваторов-мэкскаваторов работал. А куда вся пыль, вся мыль? Все сюда. Роза ветров сюда, понял? Абхазия была самое зеленое место в мире. А теперь все отравлено.

Он жаловался по-стариковски, на все подряд. Что Сочи город для богатых, построенный на песке, и жить там стало невозможно. Что его сыновей обманули подрядчики «Олимпстроя»: заказали четыре «КАМаза» кирпичей, заплатили за один. Глупый рыжий кот тыкался лбом в колено, ветка мимозы билась в стекло, в Красной Поляне кто-то ставил рекорды. Больше всего Григорий жалел, что не может повидаться с семьей и с внуком, который родился под Новый год: за границу перестали пускать на машине, а пешком тяжело, инфаркт, изрезано сердце.

– Вино мое помнишь? Вы у себя во франции-мранции совсем дрянь пьете. А это настоящее, молодое. Когда мама умерла, я выпил два литра, упал на дорогу, и думали, не встану. А я встал.

А потом, по дороге обратно из кавказской сказки в жизнь, меня задержали на границе – с рюкзаком мандаринов и литром черного вина в бутылке из-под пива «Три медведя».

– Нас тут больше, чем болельщиков. Все в штатском. Еще убедишься, – сказал накануне пожилой мент-иркутянин, замаскированный под любителя канатных дорог. Его работа была ездить туда-сюда с отметки 450 до отметки 1350.

И я убедился.

На границе ничего объяснять не стали – отвели в сторонку и поставили рядом солдатика со старой сукой. «Возьми его, Дана, цапни его, хорошая!» – шутил солдатик, а Дана играла и ластилась, потому что лабрадоры добры. Наедине с охраной люди часто вспомнают, где нагрешили. Неужели взяли за статьи? За пьесу о Троцком? За песни? За марши? За пятый пункт? За рюкзак мандаринов? Не контрабанда ли это?

Я подкормил солдатика контрабандой – он взял сразу кило.

«Сочи – город, свободный от курения» (тут повсюду эти таблички), поэтому в стерильно-чистом отделении полиции был страшно уделан туалет – сотни окурков торчали из дымящейся кучи кала. Сочинские полицейские вежливо и равнодушно объяснили, что меня проверяют на терроризм, но они ни при чем. Это все эксы (центр по борьбе с экстремизмом) и фейсы (ФСБ).

Мне показали рапорт: «Докладываю, что во время несения службы при проверке было установлено, что Бабушкин Евгений Анатольевич проходит с окраской «Т».

Я был у них не первый. Рядом сидел кособокий мужичонка Боря, тоже с окраской «Т».

– Здорово! Я тоже террорист! Тебя уже сколько держат?

– Часа три.

– А меня вторые сутки.

Боря спрашивал, как сыграли наши. Неофициальный медальный зачет очень волновал его. Полицейским было все равно. Они лениво спорили, подставные или настоящие казаки напали на Алехину и Толоконникову.

– Можно воды?

– Нельзя.

Вот оно, думаю. Пытать будут.

– Сами сидим сухие, кулер гикнулся, до магазина далеко – тебя послать разве что. А вот пусть Боря сбегает.

– Я же террорист. Никуда я не побегу.

Рюкзак с мандаринами таял. Ела полиция, ел Боря, ел грустный местный, задержанный за спекуляцию олимпийскими билетами. Его ждал штраф тысяч в пятьсот.

– А нас могут посадить на двадцать лет! – гордо сказал Боря.

Так пролетело несколько часов. Я пропустил финал командной гонки преследования, второй заезд слаломщиков и хоккей.

– Думаешь, тебе твои москвичи помогли? Тебе твои мандарины помогли, – сказал полицейский, возвращая паспорт. – Ну, бывай. Олимпиада закончится – больше не зазвенишь, террорист.

Он пожал мне руку – человек со стершимся лицом, мечтающий об отпуске, – и все пошло своим чередом.

Россия выиграла Олимпиаду – кособокий Боря, наверно, очень рад.

В Абхазии, в Новом Афоне старый армянин кормит кота и ждет апреля – мимозы отцветут, границу откроют, и он сможет наконец обнять внука.

Тропический ливень затопил привокзальную площадь: глубина полметра, обхода нет. Но юные, загорелые и могучие сочинцы носят отдыхающих на руках: триста рублей, девушкам скидка. Страшная предприимчивость на фоне страшного бардака – таким был Сочи еще пару лет назад. Олимпиада осушила лужи и смела бардак, но осталось желание выжить, заработав на ближнем своем.

– Мистер, ту Адлер – хир! – волонтер принимает мою задумчивость за иностранное происхождение. Но его оттесняет таксист, старый стреляный армянин:

– В Адлер с вещами не пускают. С вещами никуда не пускают, повсюду шмон. Ты автобус не бери, ты бери меня – вещи в багажник, все тебе покажу. Всего за трешку.

Он лжет, бомбила, но кто осудит его за ложь – седого, носатого, в кожанке и кепке-муходроме, сотканного из стереотипов и терпеливой усталости?

Электричка возит бесплатно. Но у таксиста своя правда: РЖД и Сбербанк неплохо нажились на Играх, вон у них реклама на каждой пальме, а чем простые сочинцы хуже?

– Берешь зайца, – рассказывает бизнесмен Леша, который попросил представить его красиво – Виктором. – Уши видишь? Заяц. Китайский. У оптовика за полтинник. Рисуешь ему на жопе «Сочи». Типа талисман. И стоит он уже пятихатку. Уловил?

Лицензированные сувениры и качественней, и дешевле, но кругом – самопальные зайцы. И все ходят в шапках-леопардиках родом с местной Малой Арнаутской.

– Возьмем, к примеру, сувлаки, – говорит старый сочинский грек с бесконечной фамилией. – Кто знает, из чего делают настоящий сувлаки? Ты знаешь, потому что ты хороший человек. И я знаю, потому что я хороший человек. А бздых – он ничего не знает. Суешь ему в сувлаки картошку фри и дохлого цыпленка, он и рад.

«Бздых», он же «отдыхай», – пришелец, кормилец и унтерменш. Бздыха надо обманывать. Олимпиада в этом ничего не изменила. Но если бздых тихо здоровается, низко кланяется, умно говорит и вообще проявляет признаки патриархальной вежливости, тогда он уже не совсем бздых.

И сочинец тает. Он открывает маленькие местные секреты: что лучшие мандарины – не в магазине за углом, а на оптовом рынке. Что в «Улыбке» кормят лучше, чем во «Встрече». И еще сочинец расскажет историю своего успеха. Это будет не эпос об аферах компаний-гигантов, а анекдот о мелком мошенничестве во имя выживания.