Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - Игорь Морозов

Традиционные куколки или их ритуальные аналоги употреблялись практически во всех семейных обрядах, а также во время календарных праздников, отмечавшихся в узком семейном кругу. В этих случаях на первый план выходят «персональные» качества куклы, характеризующие ее как обрядового дублера, двойника человека.

Вполне закономерно, например, их появление в обряде родин: ср. «состряпать куколку» „сделать ребенка“ [Афанасьев 1998, с. 123, № 44, «Чесалка»]. Алтайцы считали, что земная женщина создает тело младенца, но чтобы оживить его, нужна помощь родовых предков, представителем которых являлся могущественный небожитель Яючи. Именно он является истинным «творцом детей», добывая и «вылепливая» «жизненную силу» ребенка из «молочного озера», а затем вкладывая ее в утробу матери [Иванов 1979, с. 68–69]. Повитуха также выступает в роли демиурга, творца нового человека. Она исправляет «неправильные» органы новорожденного: гнет ножки, спину, «употребляет все силы сделать продолговатоострую головку новорожденного кругленькой» [Магницкий 1883, с. 19], фактически «доделывает» его до человека [Байбурин 1993, с. 44, библ.; Чеснов 1991, с. 112]. От повитухи зависит, сделать ли ребенка «круглоликим или длиннолицым, или даже каким-нибудь уродом» [Успенский 1895, с. 71–72].

Подобные практики известны многим народам мира [Рождение ребенка 1997; Попова 1998, с. 58; Gelis 1984]. Скажем, Диего де Ланда, описывая домашний быт индейцев Юкатана, отмечает, что «у них головы и лбы сплющены с детства, что делают искусственно их матери» [Диего де Ланда 1994, с. 140; описание этой процедуры см. там же на с. 158]. Ребенок здесь зримо уподобляется «первородной глине», из которой сотворил человека Господь Бог.

В родинной обрядности разных народов важную роль играют предметы-двойники ребенка [Рождение ребенка 1997]. У удмуртов и бесермян до сих пор сохраняется устойчивое представление о взаимосвязи человека с его плацентой. Действия с последом могли повлиять на здоровье и судьбу человека, его считали оберегом на протяжении всей его жизни. Согласно верованиям, плацента (колдосинь серее) связывалась с божеством Колдосинь, которое требовало обязательных жертвоприношений, а не получая их, насылало на человека болезни. Причиной недугов детей и взрослых являлись плаценты членов семьи, поэтому для излечения совершали жертвоприношения маслом в подполье на том месте, где они предположительно могли быть зарыты. Послед играл важную роль и в социальной жизни человека: он хранил от тюрьмы и судебного разбирательства [Попова 1998, с. 46–49]. У казахов аналогичную роль выполнял шейный отдел позвоночника барана, который по очереди обгладывали приглашенные роженицей на специальное угощение калжа женщины. Затем кость насаживали на палочку, заворачивали в лоскут белой ткани и вешали на спинку колыбели или на стену в одном из хозяйственных помещений, где они иногда хранились в течение всей жизни, осмысляясь «как своеобразный двойник человека» [Коновалов 1998, с. 21]. Вполне понятна в этом контексте и растительная символика: рядом с младенцем «кладут деревцо, на которое заплетают лапоть, говоря: „Как это деревцо угомонно, так и ребёночёк будь угомонен“. Это делается в силу того, чтобы ребенок был спокоен» [Полушкина 1892, с. 6].

Илл. 68

Употребление антропоморфных изображений и символов в родинном обряде является хорошей иллюстрацией связи куклы с мифологемой судьбы [Календарные обычаи 1989, с. 91, китайцы]. Такая семантика кукол универсальна и представлена у многих народов мира. Так, Н. Г. Богораз-Тан, описывая куклы чукотских детей – см. илл. 68 [Styles 1997, p. 87, photo. 61], указывал: «Чукотские куклы изображают людей, мужчин и женщин, но чаще всего детей, особенно грудных. Величина их почти так же изменчива, как и у кукол культурных детей. Сшиты они довольно похожими на действительность и наполнены опилками, которые при каждом несчастном случае высыпаются. Куклы эти считаются не только игрушками, но отчасти и покровительницами женского плодородия. Выходя замуж, женщина уносит с собой свои куклы и прячет их в мешок в тот угол, который приходится под изголовьем, для того, чтобы воздействием их получить скорее детей. Отдать кому-нибудь такую куклу нельзя, так как вместе с этим будет отдан залог плодородия семьи. Зато когда у матери родятся дочери, она отдает им играть свои куклы, причем старается разделить их между всеми дочерьми. Если же кукла одна, то она отдается старшей дочери, а для остальных делают новые. Есть, таким образом, куклы, которые переходят от матери к дочери в течение нескольких поколений – каждый раз в исправленном и заново возобновленном виде» [Богораз-Тан 1934, с. 49]. Тем самым, по мнению Н. Г. Богораз-Тана, кукла должна была обеспечить девочке плодородие и благополучное деторождение в будущем. Аналогично, у каждой мансийской девушки имеется небольшой мешочек из оленьих лбов – туча, в котором она хранит среди прочих необходимых вещей «две маленьких куколки – одна мужского, другая женского пола. Если их не будет, то у девушки не будет счастья и не будет детей, когда она выйдет замуж. Покидая свой дом, девушка должна брать свой тучá незаметно, тайно от родных» [Ромбандеева 1993, с. 80, 81]. У хантов беременным женщинам принято изготавливать из кусочка чаги куколку ушпай. Ее украшали бусами и кольцами и хранили под подушкой, заворачивая в платок или заячью шкурку. По поверьям, эта куколка помогала призвать богиню Калтащ, которая облегчала и ускоряла роды [Соколова 2009, с. 376].

У русских представление о том, что подаренные матерью куклы могут оказывать влияние на всю последующую судьбу их обладательниц, сохранилось в пережиточной форме в народных сказках, где кукла предстает в образе волшебной помощницы. Так, в сказке «Василиса Прекрасная» (АТ 480 В*) мать, умирая, дарит Василисе куклу: «Оставляю тебе вот эту куколку: береги ее всегда при себе и никому не показывай, а когда приключится горе, дай поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью» [Афанасьев 1984, № 104, с. 128]. В сказке «Грязнавка» к куклам также обращаются за помощью: «Вы, куколки, покушайте, моё горе послушайте!» [Пропп 1946, с. 181; Мелетинский 1958, с. 185–186]. В сказке «Князь Данила-Говорила» (АТ 313 Е* + 327 А + 313 Н*) четыре куколки, рассаженные девушкой по углам комнаты, помогают ей избежать инцеста с братом. После произнесенных ими заклинаний девушка проваливается под землю и оказывается в доме злой колдуньи, чья дочь как две капли воды похожа на героиню. Избавившись от ведьмы, девушки возвращаются в дом князя Данилы, и он женится на девушке-двойнике своей сестры [Афанасьев 1984, с. 149–151, № 114, Курская губ.; аналогичный сюжет: Афанасьев 1985, с. 319, № 294, г. Погар, ныне Брянская обл.]. В украинской сказке типа «Свиной чехол» (АТ 510 В) куколки избавляют девушку от брака с отцом: «От дочка батькові і говóрить: „Потривайте, тату, піду зáраз уберусь“, да й пішла із куклами убираться: сама убралась у свинячий кожух, а кукол трьох убрала у плаття, що їй батько посправляв; а убравшись прийшла на горóд та й поставила трьох кукол коло сéбе, а сама посéредині. От одна кукла й говóрить: „Розступись, сира земле, щоб красна дівиця пішла у тéбе!“ І другá те саме говóрить, і третя те саме; пішли вони під землю…» [Афанасьев 1985, с. 314, № 291, Пирятинский у. Полтавской губ.].