Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

С превеликой неохотой, отобразив её на лице гримасой неудовольствия, Леонардо прервал работу над разметкой и отправился во дворец. Хмурый Моро грозовой тучей утопал в резном кресле по центру залы для аудиенций, окружённый бестолково толпившимися служащими канцелярии, писарями и шутами.

– Леонардо, доколе будем мы ожидать конную статую нашего отца Франческо Сфорца? – воскликнул негодующий герцог, едва мастер перешагнул порог залы.

– Ваше сиятельство, глиняный конь, каковой послужит основой для последующего отлива из бронзы, уже изготовлен и бьёт копытом в ожидании перемещения на замковую площадь, истинным украшением коей он вскоре явится, – бодро отвечал Леонардо.

Перенос гигантской статуи Леонардо готовил загодя, тщательно выверяя математические расчёты. Путь из Корте Веккио до Кастелло по кривым улочкам Милана был непрост. От идеи везти глиняного гиганта по обводному каналу он тоже отказался, предвидя подвохи и препятствия. И наконец его осенило – переместить исполина целиком, приподняв с помощью блоков на опоры, с коих тот под собственным весом по пеньковым канатам наикратчайшим путём прибудет через весь город на площадь ко дворцу.

– А насколько верны расчёты по затребованной тобой бронзе на отливку?

– Шестьсот пятьдесят центнеров и ни грамма сверх того, – сообщил Леонардо, предвкушая грядущий триумф, когда изумительная статуя Франческо Сфорца на вздыбленном коне вознесётся над площадью Кастелло Сфорцеско.

– Непомерно много. Бронза потребуется мне для отливки пушек, – сердито молвил герцог, насупив брови.

– Ваше сиятельство, все расчёты верны и проверены небезызвестным Вам Лукой Пачоли2.

– А если её покрыть золотом?

– Бронзу золотом? Но зачем? – удивился Леонардо. – Статуя и без того будет прекрасна.

– Глиняную болванку твою покрыть патиной, дабы придать нужное великолепие, а когда будет лишняя бронза, отольёшь статую, – брюзгливо разъяснил Моро и вопросительно взглянул на Леонардо.

Он желал иметь конный памятник, коего не было ни у кого из государей Европы, но он хотел и воевать. Регент боялся потерять герцогство. Законный герцог миланский – племянник Джан Галеаццо, слабый характером и хилый здоровьем, на правление не посягал, но супруга оного – неаполитанская принцесса Изабелла Арагонская сеяла смуту среди горожан. Люди Лодовико ежедневно отлавливали её письма к отцу. Пока Моро готовился к схватке с королём Неаполя, в Кастелло шла ожесточённая битва двух кузин: юной Беатриче и законной герцогини Милана Изабеллы Арагонской.

Беатриче – всюду первая, ибо гордость не позволяла ей быть на вторых ролях. С младых лет отличалась она недюжинной волей в достижении желаемого: будь то детская игрушка-забава, чистокровный арабский скакун или бриллиантовое ожерелье на груди другой дамы. Выйдя замуж за Моро, тотчас возжелала заполучить официальный статус герцогини, а не оставаться таковой по сути. Леонардо усмехнулся: недолго осталось девчонке ждать – здоровье Джан Галеаццо таяло с каждым днём, будто лёд в летний зной, а злые языки шептали на улочках, не таясь, что недуг поразил оного сразу по приезду в Кастелло Беатриче. Слухов и кривотолков хватало, но, как знать, может, и не зря поминали недруги Моро мочёные яблоки, посланные Беатриче к столу молодого герцога?

* * *

Домой Леонардо возвращался поздно, когда закатные лучи обагрили кровавым край небосклона, а солнце нырнуло за берег Тичино. Ещё на улице услышал он крики пятнадцатилетнего ученика Антонио Бельтраффио. Навстречу ему из стремительно распахнувшихся дверей – взъерошенным воробьём – выскочил Джакомо3, за коим с проклятиями гнался Антонио. Леонардо перехватил мальчишек и завёл обратно в дом.

– Что случилось в этот раз?

– Ничего, – заверил Джакомо, распахнув бездонные голубые глаза.

– Он опять украл! Двадцать четыре сольди и серебряную пряжку, оставленную мной на столе вместе с рисунком, – выкрикнул красный от гнева и от невозможности немедленно поколотить врунишку Антонио, сжимая кулаки до побеления костяшек.

– Я не крал. Докажи, – отпирался Джакомо, а между чёрными зрачками и небесно-синей радужкой прыгали весёлые чертенята.

– Кроме тебя там никого не было, – прошипел Антонио.

– Как это не было? А Матурина? А Марко? – перешёл в нападение бессовестный мальчишка.

– Джакомо, где пряжка Антонио? – вмешался Леонардо, придав голосу надлежащую суровость. – Немедленно верни.

– Я не брал! Побей меня Бог, лопни мои глаза… – клялся лгунишка.

– Кстати, сегодня утром я не обнаружил в шкафу куска телячьей кожи, подаренной мне маэстро Агостино да Павия месяц назад, из коей помышлял заказать пару сапог4. Ты не знаешь, где она? – спросил Леонардо, желая пробудить совесть воришки.

Но Джакомо всё отрицал, покачав золотисто-кудрявой головой, а в глазах – ни слезинки, ни тени раскаяния.

– Я же видел, как ты вчера держал её в руках, – не выдержал Томмазо.

– Но мне захотелось анисовых конфет, и я продал её сапожнику, – чистосердечно сообщил мальчишка.

– За сколько же ты её продал?

– За двадцать сольди, – Джакомо одарил их обворожительной улыбкой.

– О! Святая матерь! Клянусь чревом Христовым, эта продувная бестия заставит рыдать самого дьявола, – воскликнул Томмазо. Обхватив голову, он хлопнул дверью, дивясь самообладанию Леонардо.

– Джакомо, три дня назад я давал тебе на конфеты шестьдесят сольди. Почему ты берёшь чужие вещи? Немедленно верни деньги Антонио или будешь наказан, – посуровел Леонардо, сдвинув брови.

– Я ничего не брал, пусть он докажет, – упорствовал мальчишка.

– Маэстро, позвольте, я обыщу его вещи? – спросил Антонио.

– Джакомо! Ты этого хочешь? Может быть, сам вернёшь?

Но сам он ничего не вернул. Деньги и серебряную пряжку нашли, обыскав его вещи.

Джакомо жил в доме Леонардо уже третий год.

* * *

«Высота человека составляет четыре локтя и, соответственно, двадцать четыре ладони. Размах человеческих рук равен его высоте. Длина руки составляет две пятых его высоты. Расстояние от подбородка до носа составляет одну треть длины его лица. Расстояние от линии волос до бровей – одну треть длины его лица», – так писал Витрувий.

Два года назад Леонардо отправился в Павию для обсуждения модели купола кафедрального собора, где повстречался со старым другом – архитектором Андреа де Ферара5.

Пробыл он в Павии более полугода, до декабря, вместе с учениками и Томмазо. Не оставляя анатомические опыты, проводил ночи в госпитале при церкви Святого Петра.

Когда рассветным утром проходил он по зале больницы, где нашли приют несчастные, над коими распахнула плащ великая избавительница от всех земных страданий, окликнул его слабый голос. Леонардо оглянулся: опершись на локоть, женщина у окна подзывала его рукой. Длинные, когда-то белокурые волосы лежали на подушке спутанными, тусклыми прядями. Они больше не украшали её. Истончённая кожа цвета небелёного холста обтягивала заострившийся нос и высокие скулы с ввалившимися щеками. Она настолько исхудала, что с неё можно было писать портрет самой смерти.