На южном фронте без перемен - Павел Яковенко

В общем, Степан нас, «пиджаков», прямо скажем, не жаловал. Все хотел подколоть, оскорбить как-то. Чего кому хотел доказать? Не понятно.

У меня с ним вообще были сложные отношения. Вражды не было, но и дружбы тоже. Настороженно я к нему относился, а он ко мне — с легким презрением.

Вот такая петрушка получается… Буду вместе со Степаном, значит, взаимодействовать, как приданное подразделение.

А с другой стороны, с кем лучше-то? Первой ротой Тищенко командует, однокурсник Бандеры. Говорят, еще хуже, чем сам Бандера. Я его лично вообще не знаю, но по внешнему виду он мне не понравился. Небольшого роста, плотный такой, а глаза хитрые, с нехорошим прищуром. Знаете, такой ждет — пождет, а потом как прыгнет! И мертвой хваткой. Опасный человек.

Третьей ротой лейтенант Бессовестных командует. Вот если бы к нему… Нормальный парень. Расхлябанный немножко, но мне это как раз подошло бы. Все меньше в наши дела лез. Но не повезло. Бандера так Бандера!

Я тепло улыбнулся Степану:

— Сэр, я счастлив от оказанной мне чести сопровождать вас в боевом походе.

— Шутим, — скривился Степан, — ну — ну, шути. Но если чего напортачишь, я тебя сам лично пристрелю.

Ну вот! И что ему сказать? Драться кидаться? Или не обращать внимания? Или все в шутку обратить? Надоело уже все в шутки обращать. Пошел к черту!

Я просто промолчал, сделав пустое непроницаемое лицо. Не дождавшись моей реакции, несколько удивленный, Бандера отчалил.

Однако почти тут же вернулся назад.

— Вон ту машину видишь? — спросил он меня. Я кивнул.

— Вот за ней пристраивай свою технику. И давай быстрее.

В этот момент из кабины вылез разбуженный нами, недовольный и не выспавшийся Найданов. Впрочем, Бандере было глубоко наплевать на его вид. Он сразу прицепился к нашему командиру батареи со своими требованиями. Насколько я понимал, раз Найданов был на год, а, следовательно, и на курс младше Степана, то уже как бы являлся для Бандеры «духом», и его следовало гонять. Наверное, Найданов мог бы и ответить, но это стопроцентно означало драку, и возможно, не одну. Поэтому наш комбат на рожон лишний раз лезть не хотел.

— Так, — веско сказал Бандера, — давай объясни этому типу, (он имел в виду, естественно, меня), кто у него в расчетах, какие машины, и пусть за мной пристраивается… Да, кстати. Ты с Тищенко поедешь, так что вон его машины, давай тоже пристраивайся в колонну.

Несколько ошарашенный таким напором, Найданов тем не менее, сразу никуда с низкого старта не рванул, а набрал с земли снега, умылся им, и позвал меня за собой. Он хотел показать мне мою вторую машину, и познакомить заодно с расчетами. Видеть-то я их, конечно, видел, (на строевых смотрах), но даже по фамилиям толком не знал.

Как неожиданно выяснилось, на три расчета у меня было только две машины, да и то благодаря тому, что командование «конфисковало» у хозяйственников машину Старкова.

Вторым моим водителем оказался Сомов. Вид у него был крайне недовольный. Он-то был из первой минометной, а возить ему пришлось третью. Другими словами, «не своих». А с «не своими» надо было знакомиться заново. Знакомство, притирка, конфликты — все это, естественно, восторга у Сомова отнюдь не вызывало. Единственное, что могло утешить беднягу, так это то, что он был на полгода старше своего экипажа, а это давало ему немалые преимущества.

Я собрал Сомова и Старкова, объяснил им куда ехать и где пристраиваться. Они упилили по своим машинам, завели двигатели, и начали сложное маневрирование, чтобы выбраться из замерзших колдобин, никого не зацепить, и выстроиться в колонну за БМПэшками второй роты.

Я же остался стоять вместе с Бандерой, Бессовестных и Найдановым. Как я ни оглядывался, не мог разглядеть ни Васи Раца, ни Игоря Молчанова. В конце — концов я спросил о них у Степана. Конечно, я ожидал еще какой-нибудь язвительной реплики, но другого выхода не видел.

— Что, соскучился, Пашенька? — заржал Бандера. — Нет тут ни Раца, ни Молчанова. Они в часть уехали.

— Вот те на! — удивился я. — А зачем?

Степан счел мой вопрос неуместным, и вообще ничего не сказал, как будто я и не спрашивал. Ну и ладно, обойдусь.

Вскоре подошел еще и Тищенко. Он быстро сообразил, что среди нас я один не кадровый, и от нечего делать всю свою энергию направил на мое осмеяние. Впрочем, ничем таким я среди других пиджаков не выделялся, и запас острот у Тищенко быстро иссяк. Наконец, им что-то всем срочно понадобилось, и они свалили. Я отправился к своим машинам. Залез в кабину и больше не выходил. Просто сидел и думал о всякой всячине, ни к войне, ни к армии вообще никакого отношения не имеющей: о родителях, о жене, об институте, о футболе, хоккее, шахматах, о рыбалке, о погоде, об арбузах. В общем, что в голову приходило, о том и думал.

Ну, все, мы тронулись. Помчались вперед БРДМ, затем тронулась первая рота, (я увидел, как за БМП Тищенко закачались на рытвинах «шишиги» Найданова с прицепленными сзади «васильками»), потом тронулись БМП Бандеры, а затем двинулись и мы. Оставляемый лагерь проплыл мимо меня, и остался позади. Впереди было шоссе, хорошая накатанная дорога, и путь в Чечню.

Ехать по асфальту было приятно. Мороз исчез, снова стало пасмурно, тепло и сыро. По сторонам мелькали хмурые, голые стволы лесопосадок. Эти минуты были самыми приятными во время службы. Ни о чем не надо думать, просто езжай себе и езжай. Ну а если нас в кабине всего двое, то это получается не поездка, а одно сплошное удовольствие.

Ни останавливаясь, даже не тормозя, мы проехали мост через широкую, но, как и почти все горные реки, очень мелкую речушку, и въехали в какой-то поселок. Никто мне, естественно, ничего не говорил, но как-то сразу возникло чувство, что мы уже ТАМ. Почему? Отчего? Непонятно. Но было здесь что-то не то. Что-то чужое и враждебное.

А! Вот, наверное, в чем дело. В глазах. Во взглядах. Злобные это были взгляды. Враждебные, нехорошие.

А от этих взглядов как будто всех нас окутывала зловещая дымка.

Честно говоря, в чеченском поселке я был впервые. На перевале Харами ничего такого не было. Там были только горы, да одинокие кошары, разбросанные на много километров друг от друга. Местное население попадалось на перевале редко. Да и то, оно относилось не к чеченцам, а к разным дагестанским народностям. Теоретически, мы их защищали, а не оккупировали. Согласитесь, это совсем разные вещи.

Здесь же нас прямо считали оккупантами. Вот промелькнула автобусная остановка, разрисованная под ичкерийский флаг с воющим волком. Кому-то не жалко было краски. Рисунок был сделан очень крупно, от души. Трудно не заметить.

Но это все ладно. Меня беспокоило совсем другое. Я никак не мог сообразить, в чем состоит наша задача. Вот вошли мы сюда, и что дальше? Что надо делать-то?

Вот едем мы по этому поселку. Его нужно занять? А зачем? Его обороняют? Вроде бы нет. Никто не стреляет. Ни намека на сопротивление. Ночью нападут? Так где мы будем ночью, кто его знает. Странно все это. Ну ни кататься же мы сюда приехали, в самом-то деле?