Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович

например то, с каким тщанием решены лица у фей, сидящих на ветвях, выдают вещь скорей из музея, чем с немецкого блошиного рынка. Внизу — этикетка, но прочитать ее можно только изнутри. Яся ищет объяснение тому, что ее личная вещь оказалась в гулком полутемном интерьере, угадывающемся за стеклом, и видит лишь табличку у входа, красные буквы на белом фоне: «ООО Спецмаркет». Выше — загадочная вывеска: «Товары белорусского и зарубежного производства», то есть тут торгуют вообще всем, ибо иных товаров, кроме исчерпывающе описанных этой фразой, не существует. Она заходит в этот магазин всего и видит висящий на стенке водолазный костюм, видит под ним подводное ружье с набором гарпунов — так, будто, перед тем, как быть выловленным и вывешенным, костюм изо всех сил отстреливался. Рядом она видит тяжелый телескоп, через который можно, кажется, не только рассматривать другие галактики, но и управлять оными. Видит допотопный ноутбук, видит чучело аиста, видит пятьдесят зарядных устройств для разных телефонов, соломенного коня, масляный пейзаж девятнадцатого века, стилизация под Куинджи, но не Куинджи. Набор косметики для рук, три оправы для очков, одна из них — золотая. Она смотрит на это все и не может понять, что объединяет эти вещи, и маленькое объявление у кассы помогает ей: «Торговля товарами, обращенными в доход Республики Беларусь. Весь ассортимент — без гарантии, обмену и возврату не подлежат». Тут есть набор ванн, акриловых и чугунных. Тут есть бонсай, уже слегка подвявший из-за недостатка света и ухода. Тут есть подарочный рейсфедер, пять одинаковых автомагнитол, туфли рыжего цвета из верблюжьей кожи сорок шестого размера, запонки с бриллиантами и гранатовый браслет. Тут есть все, до чего дотянулась рука правосудия, что было изъято на границе в связи с ненадлежащим оформлением документов, как сообщает нам специальное уведомление на бансае и на аисте, или отторгнутое для выплаты компенсации морального вреда, как значится рядом с телескопом, владелец которого кого-то явно мощно морально уел. Или — изъятое для погашения нанесенного государству ущерба. Наш случай.

Это выставка человеческого горя, за каждым предметом — трагедия, банкротство и слезы. Часто — тюрьма. Между рядами с витринами ходят люди, их немного, но они есть. На лицах — ни тени особенного желания поживиться, обычный интерес шоперов. Тут — дешевле. Их можно понять. Наверное. «Смотри, какая мыльница», — златозубо улыбаясь говорит своему спутнику надутая изнутри воздухом тетя. Она вся переливается при ходьбе, как Michelin man. Мыльница сделана из янтаря, в центре — застывшая ящерица. Всего триста долларов.

Яся долго блуждает по магазину, обходя приведший ее сюда предмет по большому кругу и все не решаясь приблизиться и даже посмотреть в его сторону. Ведь может быть так, что его оценили недорого. У нее еще есть сбережения, целых триста долларов, ведь это немало для какого-то ночничка. Она подходит к витрине и всматривается в этикетку.

«Устройство ночного света. Стекло. Латунь. Произв. Бельгия», — написано на бумажке от руки. И рядом цена. Требуется усилие, чтобы считать нули в правильном количестве: «12 000 000 руб.». Двенадцать миллионов. В десять раз меньше, чем ее вина перед государством. В пять раз больше, чем есть у Яси.

Она ходит в магазин каждый день. Товар иногда уценивают. Товар ведь иногда уценивают. В два, в три раза. В ее снах ночник накрывает ее кровать узором разноцветных пятнышек. На вторую неделю мамина лампа из витрины пропадает. «Купил кто-то утром», — равнодушно сообщает продавщица. Видно, что она привыкла к таким горячечным вопросам и отчаянию в глазах бывших владельцев. И слезами ее не проймешь. Купил кто-то утром. Все. Весь разговор. У нас обед с тринадцати до четырнадцати.

На дворе почерневший от зимы город кутается в промозглые туманы. Если хорошо вслушаться, в них можно различить пароходные гудки кораблей, которые никогда не ходили по Свислочи.

Ну и где ты теперь, Царица Неба и Земли? Ну и где теперь все твои чудеса? Где твоя забота? И где твоя милость?

* * *

В кафе «Лондон» редизайн. Убраны: пузырьки, баночки, жестянки с чаем — все то, что напоминало о тенниеловском измерении слов «Лондон» и «Англия». Оставлены: такси со стеклышками на месте фар, воздушные шары и Вестминстерский дворец из папье-маше. У Яси ощущение, что кафе повзрослело вместе с ней. И точно так же, как Яся, избавилось от наивных иллюзий.

Такова минская традиция: как только место становится важной частью чьих-то жизней (например, самым теплым воспоминанием о юности), его переделывают. Возможно, за этим следит специальный бюрократ из Вселенского Исполкома.

На месте полочки с книгами, на которой когда-то жили муми-тролли, — стопка журналов. В стопке роются два гика. Пока не отрубилась сеть, они были загипнотизированы экранами своих девайсов. А теперь они перекладывают журналы, просматривая заголовки точно так же, как четверть часа назад скользили глазами по сообщениям в лентах. Они натыкаются на два номера летнего глянца с рейтингом «самых богатых и влиятельных».

— Во, гляди! — показывает один другому фотку Ясиного отца на обложке.

Они берут журнал с собой и садятся за столик шэрить его друг с другом.

— «Я занимаюсь спортом не менее двух часов в день», — дразнясь, зачитывает первый фразу из интервью, которое однажды уже пробегала глазами Яся. — Отвечаю, чел хочет жить вечно. Думает, что он, типа, сверх-бобёр и лаванда его удержит от старости и смерти. Будет бесконечно руф коптить.

— А я думаю, он конкретный пёрд, — говорит второй.

— Жрет, небось, только органику, бегает, прыгает, сука, приседает. Чтобы выщелачивалось! Во! Ты это послушай! «Мое утро начинается с доклада секретаря, распечатавшего мэйлы, пришедшие мне в электронную почту». Ты прикинь, ну! Ему распечатывает мэйлы! Олд-пёрд! Стоунэйдж-фаг!

— Не, и все-таки он мужик. Олд-пёрд, но мужик.

— Чего это мужик? Где он мужик? — захлопывает журнал первый гик.

Он достает из кармана штанов ручку и начинает самозабвенно дорисовывать Ясиному отцу на обложке рога. На запястье у гика — часы «Электроника» 80-х годов прошлого века. Рога получаются состоящими из множества телескопических сегментов. Такие рога, наверное, можно даже втягивать.

— Ну. Давай объективно. Он же как Джобс. Или как Шварц. Тут под ним всё. И все. Прикинь в такой стране десять в девятой наколотить.

— Так а что тут такого? — Первый гик рисует Ясиному отцу кустистые брови.

Ему явно нравится уродовать это лицо.

— Ну, иди гиг сам заработай, потом поговорим.

— Во-первых, не два в девятой, а даже больше, — задумавшись, говорит первый гик, не прекращая раскрашивать портрет синими чернилами. — У него миллиард еще пять лет назад был, писали еще,