Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа - Григорий Александров

С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ (1940 г.)

Frei cher ami[250].

Примите мои самые горячие извинения в том случае, если я огорчил Вас вчера. Поверьте, при нежной моей любви к Вам, мне было бы очень неприятно предполагать, что Вы на меня обиделись.

Но поставьте себя на мгновение в мое положение. Допустим, что Вы хотели показать мне впервые «Помещение № 1» на Калужской, и до Вас доходят сведения, что туда забрался Иван Пырьев, скажем, выкинул 5/6 обстановки, а взамен оставшейся 1/6 насрал по всем комнатам. Неужели же прежде, чем повести меня в эту обстановку, Вы не проверили бы размеры катастрофы?

Достигнутое превзошло все самые пылкие предположения – впечатление такое, что в картину срало не меньше ста слонов – до такой степени страшен контратип и чудовищен кретинизм тех, кто монтировал мой материал. Материал не только изгажен, но и так испошлен, как могут испошлить кретины-монтажеры.

Поверьте, мне очень тяжело – 14 лет труда и 10 лет травмы – и не усугубляйте еще это Вашим недружелюбием.

Забудьте вчерашний вечер, как я пытаюсь забыть то, что могло быть частью моей картины и превратилось в труху. Надеюсь повидать Вас. Вечером буду звонить в 7–8 и смогу заехать к Вам».

Г. АЛЕКСАНДРОВ – И. ДУНАЕВСКОМУ

8 мая 1941 г.

Дорогой, уважаемый (черт бы Вас побрал!) Маэстро!

Вы совершенно забросили Москву и не удостоили своим приездом даже тот знаменательный момент, когда мы получили дипломы Сталинских лауреатов[251]. Но все бы это ничего, если бы мне не надо было поговорить с Вами о следующей картине «Звезда экрана» («Весна». – Ю. С.). Дела со сценарием двигаются очень хорошо. Есть уже полная ясность об основной песне. Несмотря на Ваши замечательные высказывания на Сессии Верховного Совета, в газетах и журналах о массовой песне[252], песня для нашей картины нужна очень камерная, так сказать, песня индивидуального пользования.

Картина эта будет необычайно интересна, такова должна быть и музыка.

Кроме того, мне нужно с Вами встретиться и потому, что мне посчастливилось быть и в гостях у Политбюро и говорить с товарищами Сталиным, Молотовым и Ждановым по вопросам нашего искусства. На днях у нас будет официальное совещание по киновопросам[253].

Очень прошу Вас телеграфировать мне, будете ли Вы до 15-го в Москве или нет.

Если нет, может, мне удастся приехать на один день в Ленинград.

Мельком слышал о Ваших успехах с ансамблем пионеров[254]и с опереттой[255], с которыми я вас сердечно поздравляю.

Целую Вас и, помимо всяких дел, хочу видеть просто.

Ваш Гриша.

Г. АЛЕКСАНДРОВ – ХУДСОВЕТУ «МОСФИЛЬМА»

Отзыв о сценарии «Смелых дел мастер».

В таком виде пускать нельзя. Трудовые моменты людей, окружающие действия Рыбкина, отсутствуют. А перед нами поставлена ясная и определенная задача показывать в наших фильмах трудовой ритм (хотя бы на фоне страны, борющейся за повышение производительности труда) и новую трудовую дисциплину. Считаю необходимым доработать сценарий, исходя из задач, поставленных перед советским киноискусством на совещании в ЦК ВКП(б).

Насытить атмосферу фильма трудовым ритмом упорного труда, который характерен для нашего времени.

Рига, Кемери 26 мая 1941 года[256].

Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. СВЕРДЛИНУ[257]

Алма-Ата, 15 марта 1942 г.

Дорогой Лев!

Жизнь – это фонтан! Поэтому, как вам известно, я уже худрук Бакинской киностудии. Но, кроме того, я подготовил очень интересный сценарий – «Голубая звезда»[258]. В этой картине имею вас в виду на героя – главную мужскую роль – советника нашего полпреда в Иране.

Сценарий очень интересен, как и роль. Скоро пришлю для ознакомления. Работать начнем в мае с. г. Напишите мне ваши намерения: сможете ли работать с нами.

Фильм будет снимать Бакинская студия. Я буду в Алма-Ате еще дней 20. Жду от вас ответ.

Сердечный привет от Любови Петровны.

Н. КИВА[259]– Г. АЛЕКСАНДРОВУ

Уважаемый Григорий Васильевич!

Несколько дней назад М. И. Ромм направил в Ваш адрес телеграмму о нецелесообразности запуска в производство короткометражек «Бахтияр» и «Советский богатырь».