Досье Дракулы - Джеймс Риз

Констанция заболела и слегла на Тайт-стрит. Биллиам только злится, и ответа на вопрос: «Что вы видели в прошлую пятницу?» — от него не дождаться, Флоренс Фарр вообще отрицает, что там присутствовала. Пек вернулся в Эдинбург, откуда я, пока безрезультатно, ожидаю его ответа на две мои телеграммы. Похоже, что я один из всех адептов не нырнул головой вниз, в Лету![139]Чудеса, да и только. Я мог бы усомниться в себе, в своем здравомыслии, если бы не боялся ответа. Вместо этого я буду придерживаться фактов, какими бы странными они ни казались, и собирать их, насколько смогу, побольше, и тут не обойтись без К-Е-Й-Н-А. Я отправлюсь к Кейну. Я вытрясу из него правду о Тамблти. Я узнаю историю этого человека от Кейна во что бы то ни стало, ибо от самого Тамблти мне этого не добиться. В этом я очень скоро убедился.

Мне надо было быстро покинуть храм, но я понял, что мне не позволят уйти без Тамблти. Очевидно, он ранее говорил обо мне с Властвующими и наверняка воспользовался моим именем, чтобы обманом проникнуть в орден, и поэтому теперь все считали, что я несу ответственность за больного американца. Пусть так. Я выведу его из храма, если это поможет мне выбраться самому. Но как только мы окажемся на улице, я задам ему вопросы. И пусть он, черт возьми, на них ответит!

В пронаосе храма адептов не осталось: все они разошлись каждый своим путем, очевидно так и не высказавшись о том, что видели. Владетели храма, выглядевшие несколько растерянно, сменили ритуальные одеяния на обычную одежду и молча удалились, не удостоив странные события даже словом. Вот так забывчивость! Не результат ли это внушения, которому подверглись все, кто присутствовал на… превращения человека в одержимого? Не следует ли мне рассматривать происшедшее в храме именно так?

Вопросы. Слишком много вопросов. Прежде всего необходимо получить ответы у Кейна. И первым будет вопрос: что сейчас с этим американцем? О нем нет вестей вот уже целую неделю, и хотя это меня ничуть не огорчает, но вызывает недоумение.

Мы вышли из храма вместе с Тамблти. Оба молчали и не успели пройти и пяти шагов по улице — причем Тамблти спотыкался, ибо весьма нетвердо держался на ногах, — как я повернул его лицом к себе.

Да только напрасно: что-то в его облике остановило меня, и никаких вопросов, никаких обвинений с моей стороны не последовало, будто я вовсе утратил дар речи, — просто таращился на него, не знаю уж, как долго. В тот самый момент, когда я увидел или, вернее, понял, что Тамблти не дышит, что он стоит передо мной, застыв, как труп, точнее, как ходячий мертвец из преданий… именно в этот момент я услышал пронзительный крик.

Обернувшись, я увидел, что на улице опрокинулся кеб. Кричала не переставая проходившая мимо женщина, которая испугалась бившейся в упряжи упавшей лошади, пытавшейся высвободиться из-под тяжести экипажа. Вокруг пассажира и кучера, лежавших на краю тротуара, собралась толпа. Слышны были свистки, призывавшие констеблей.

Я отвернулся от этой суматохи… и никого не увидел.

Тамблти исчез. Пропал.

Сомнительно, что он нырнул обратно в храм, но на всем протяжении улицы в обоих направлениях его не было видно. Мне оставалось лишь прийти к выводу, что он исчез. Однако исчез ли? Ведь я не так долго смотрел в другую сторону… или долго? От растерянности я громко выбранил американца и в тот же миг услышал, как он опять по слогам произносит мое имя: «Сто-кер». Неужели он рядом? Но где же? «…что я могу становиться невидимым и непонятым для любого сотворенного духа и всякой души человека и зверя, и всего, что мы видим и ощущаем, и всякого Божьего чуда и кары Божьей». Был ли он сокрыт в сине-черном яйце Гарпократа, повелителя безмолвия? Нелепость. Я бы посмеялся над собственными измышлениями, если бы кровь не застыла в моих жилах.

Я пошел прочь, хотя в душе бежал, несся со всех ног, так мне стало страшно. Я никогда не встречался ни с чем подобным.

И когда я дошел до угла, за спиной у меня громыхнуло, да так оглушительно, раскатившись эхом, что мне пришлось прислониться к стене, чтобы перевести дух. Оглянувшись, я увидел констебля — его револьвер еще дымился — он пристрелил сломавшую ногу лошадь, но мне почудилось… — впрочем, что такое игра воображения теперь, перед лицом тех истин, которые я видел? — мне почудилось, будто кровь лошади вытекает из ее ноздрей и, устремившись потоком, буквально заливает улицу. Я стоял, ожидая, что волна крови обрушится на меня, а когда не дождался, то даже опустился на колени у бордюра, чтобы убедиться в ее отсутствии на покрытой щебнем дороге, коснулся ее обеими руками, а подняв их, удостоверился, что они лишь испачканы грязью, а вовсе не заляпаны кровью. Только тогда я поднялся и уж на сей раз действительно побежал.

Я бежал, не разбирая дороги. Я бежал, пока не запыхался. Прошло несколько часов, выпавших из моей памяти, пока я наконец не оказался на Сент-Леонардс-террас, не добрался до дома № 17 и не заперся там на засов.

«Сто-кер». Я слышал это, поднимаясь по темной лестнице.

Заснуть мне удалось благодаря изрядной дозе снотворного — я больше не ставил Россетти в вину пристрастие к хлоралу, — по словам Флоренс, я проспал восемнадцать часов, не проснулся даже, когда Генри прислал ко мне мальчика, чтобы узнать, где я. После пробуждения оказалось, что чувства мои восстановились, а все случившееся весьма отчетливо запечатлелось в памяти. Все это мне, увы, не приснилось.

В последующие дни я больше не слышал своего имени, произносимого по слогам, но почему-то точно знал, что еще услышу.

Между тем — к черту Генри Ирвинга! — на следующий день я отправлюсь на остров Мэн. Там Томас Генри Холл Кейн будет вынужден ответить на все мои вопросы.

А теперь — спать. Я распорядился разбудить меня через четыре часа, иначе пропущу поезд на Ливерпуль, который отправляется в 8.12. Из Ливерпуля я переправлюсь на пароме на остров к Кейну, в его замок. Вопросов у меня легион, остается уповать на то, что завтра к обеду я получу легион ответов.

Да, уповать, ибо за эти дни, с пятницы 1-го, я, похоже, вновь обрел веру — обе стороны уравнения веры находились теперь в равновесии. Если раньше я сомневался в Боге, теперь сомнения исчезли, ибо мне довелось воочию встретиться с Его противником.

Вторник, 12 июня [1888 года],

возвращаясь в Лондон из Ливерпуля

Мой желудок продолжает раскачиваться после нелегкой переправы из Дугласа[140]в Ливерпуль, когда мне пришлось преодолеть более семидесяти морских миль по бурному Ирландскому морю, и хотя мой почерк в настоящее время свидетельствует о качке и тряске вагона, я все же пишу. Я не решаюсь откладывать. Я должен записать разговор с Кейном, пока он еще хранится в моей памяти в неискаженном виде.