Странный приятель - Егор Чекрыгин

– Эти… – проглотил окончание предложения оу Дезгоот. – Только и умеют, что обшаривать карманы солдат в поисках завалявшегося грошика да копать под офицеров, вынюхивая несуществующую измену. На простого солдата, если у него, конечно, нет денег, им по большому счету наплевать. Тем более что и Готор до сей поры старался особо не высовываться. Ну а меня заверили, что солдат из него отличный, так что я, естественно, доносить не стал.

Оу Таарис понятливо усмехнулся. Среди благородных офицеров какое-либо общение с Тайной службой вне рамок, предписанных уставами и приказами, считалось, мягко говоря, неуместным.

– Ну учитывая пользу, которую он принес, это было весьма мудрое решение. Вот только боюсь, что теперь к нему точно начнут присматриваться, – сказал оу Таарис. И добавил уже куда более серьезным тоном: – Так что думаете делать завтра?

– Нам приказали выиграть четыре дня, но думаю, надеялись максимум на два. Два у нас уже есть. Да и завтра, скорее всего, кредонцы с места не сдвинутся: им надо позаботиться о раненых, прийти в себя. Но и уйти спокойно нам тоже не дадут. Натравят кавалерию. Уланы будут тревожить нас наскоками, а егеря – постреливать издалека. Так что мой вам совет – отдайте приказ экономить воду, с ней у нас могут возникнуть проблемы. Кредонцам вполне хватит сил, чтобы отрезать нас от источников воды, так что взятого сегодня запаса нам должно хватить как минимум на сутки. И готовьтесь выйти еще до рассвета. Если сможем двигаться достаточно быстро, то уже завтра к вечеру догоним своих. Но, как я уже говорил, я сильно сомневаюсь, что нам позволят уйти безнаказанно.

Ренки тщательно прицелился, задрав ствол мушкета почти на две сажени выше головы сидящего на верблюде егеря, и спустил курок, понимая, впрочем, всю безнадежность данного выстрела. На такую дистанцию пуля, конечно, долетит, но отклониться в пути может на сажень, а то и две в сторону, так что… Целься не целься, а судьбу выстрела будет решать слепая удача. А она сегодня была не слишком-то расположена к Ренки. За все утро он уже стрелял десятка два раз, но попал максимум трижды. Впрочем, Готор называл это беспокоящим огнем, цель которого – не столько попасть, сколько держать противника в напряжении. Только такое ощущение, что кредонские егеря про эту теорию ничего не слышали и никакого напряжения не испытывали. Скорее, вели себя как на охоте.

Вот и сейчас, если судить по спокойствию в рядах кредонских егерей, пуля усвистела неизвестно куда. А вот и их фигуры на долю мгновения скрылись за облачками дыма. Один из стоящих рядом солдат вдруг вскрикнул, выругался и начал оседать на землю. Похоже, пуля попала в бедро и всерьез повредила какую-то важную артерию.

Кредонцы тоже вели «беспокоящий огонь», только вот получалось это у них не в пример лучше. Они и стреляли с высоты спин своих верблюдов, да и мишеней у них было куда больше, как, впрочем, и мушкетов с длинными стволами. Только за сегодняшнее утро раненых и убитых было больше, чем после вчерашнего сражения. Со всех повозок уже давно сбросили все лишнее барахло и везли тех, кто не мог идти сам, опираясь на плечи товарищей. Впрочем, многих уже несли на носилках, так как места на повозках не хватало.

Даже отряды лучших стрелков, которые полковник оу Дезгоот срочно сформировал и выставил во фланговое охранение, мало чем помогали. Им, конечно, удавалось держать егерей на некоторой дистанции, не позволяя отправлять свои пули прямо в густую массу движущихся войск, но и сами они частенько становились целями для улан, если слишком далеко отрывались от основной колонны.

Эти тоже все время кружили возле тооредаанских полков, то срываясь на внезапные атаки, то лишь имитируя таковые. Но в любом случае это заставляло войска останавливаться и готовиться дать отпор, теряя время… Так что неудивительно, что за почти пять часов такого неторопливого движения они не прошли и четырех верст.

– Гаарз, следи за ними, – приказал Ренки, не спеша заряжая мушкет и в который раз за сегодняшнее утро прикидывая, надолго ли его хватит при стрельбе полуторными зарядами. – Что там с раненым? Почему до сих пор не перевязали?

– Без толку перевязывать, – хмуро ответил Откар. – Рвануло главную жилу на ноге. Никакие жгуты не помогут – истечет кровью.

– Оружие, порох, воду и погон забрать! – равнодушно скомандовал Ренки, кося одним глазом на застывшего в отдалении противника. – Долго ему еще?

– Не очень, – ответил Откар, так же равнодушно смотря на то, как их товарищ истекает кровью. За это утро они уже потеряли так четверых и почти привыкли.

– Тогда подождем… – приказал Ренки и добавил, обращаясь уже к умирающему: – Родные есть? Хочешь, чтобы им написали о твоей смерти? Село Лысая Сопка под городом Даасковом… Дядюшке Ингиию, кузнецу… Отец? Я запомню. Не бойся, твою долю ему перешлют вместе с погоном. Сам знаешь, за Бидом не заржавеет. На вот, глотни немного воды.

Умирающий мужик был, наверное, раза в полтора старше Ренки, но тот в данный момент ощущал себя чуть ли не отцом каждому солдату капральства Йоовика, который сейчас ехал на повозках с простреленным боком. Именно поэтому командование перешло к капралу-порученцу Дарээка.

– Все? – спросил он Откара, заметив, как бессильно повисла голова у раненого.

– Еще жив, но уже все, отмучился, – ответил тот. – Пора идти дальше, а то отстанем.

– Положите его тут… и пошли… – закидывая мушкет на плечо, приказал Ренки, и они двинулись за войском, торопясь занять свое место.

За последние трое суток Ренки и его приятели спали часов восемь-девять, не больше. Еще вчера от частой стрельбы на плече образовался огромный синяк, и сейчас каждый выстрел, особенно полуторным зарядом, отдавался болью по всему телу. Да плюс к этому Ренки и сам не помнил, когда, но ему здорово поцарапали штыком предплечье левой руки. Правда, даже Готор, внимательно осмотрев рану и промыв ее вином, сказал, что это нестрашно и, если быть аккуратным и держать руку в чистоте, проблем не будет. Но рука все равно противно ныла, стоило только неудачно задеть ею обо что-нибудь. Самым же отвратительным был ушибленный палец на ноге. Причем ушибленный ночью в лагере, во время «путешествия» в темноте к отхожему месту. Смешная и нелепая травма, такой даже не похвастаешься, рассказывая о «подвигах на Зарданском плоскогорье». И теперь Ренки старался наступать на правую ногу очень осторожно.

Но хуже всего переносился лимит на воду. Вот вроде она плещется прямо на поясе, налитая в трофейную кредонскую флягу, которую так удобно подвешивать на ремень, но пить строго запрещено. И именно Ренки, как капрал, обязан следить за исполнением этого приказа. А так хочется смочить пересохшее нёбо, сполоснуть язык и втянуть живительную влагу в горло. Ренки был уверен, что, когда он удерет с этого проклятого Зарданского плоскогорья, до конца жизни в кабаках будет заказывать только холодную воду и пить ее с наслаждением, абсолютно непонятным любому, кто тут никогда не был.

– Уланы, – вдруг прохрипел пересохшей глоткой Гаарз, поспешно сдергивая с плеча мушкет.

– Стройся! – рявкнул Ренки. – Штыки примкнуть. Подсыпать полки. Фитили раздуть.