Моя душа темнеет - Кирстен Уайт

Мурад вернулся на трон. Раду и Лада не видели его и не упоминали его имени, боясь даже шепотом говорить о том, что он сделает, когда вспомнит, чем обязан их отцу. Им оставалось лишь одно: исчезнуть, стать незаметными и надеяться, что никому не придет в голову, что они уже должны быть мертвы.

Раду и Лада сидели рядом со своим единственным другом. Раду с облегчением думал о том, что в их новой жизни уже не будет такого давления. Они возвращались в Амасью. Там они были счастливы. Наверное, смогут быть счастливы снова.

Но теперь у них с Ладой был общий секрет их бегства, о котором Мехмед никогда не узнает. Их тайна была глубже и темнее лесного омута. Лада взяла ладонь брата и сжала ее, и эта хватка была такой же болезненной, как их новый союз.

Они предали Мехмеда.

1451 год. Амасья, Османская империя

Лада кричала, ее голос разносил ветер, подхватывая его за ней, как шлейф. Она сильнее разогнала лошадь. Ее добыча была рядом, почти в пределах досягаемости, но они уже приближались к лесу, а как только они войдут в лес, она ее потеряет. Она этого не допустит.

Последний рывок – и она уже была на расстоянии вытянутой руки от другой лошади. Она перекинула ногу через седло, удерживая равновесие на боку. Выкрикнув боевой клич, она спрыгнула со своего коня и врезалась в Раду.

Он вскричал от неожиданности, а она стала искать, за что уцепиться. Завернув свою руку в его плащ для опоры, она перекинула верхнюю часть тела через седло и схватила поводья. Лишенная равновесия, лошадь резко отпрянула в сторону и остановилась так внезапно, что Лада и Раду повалились на землю.

– Что ты творишь? – крикнул Раду, отпихивая ее. Она перекатилась на спину. Над ней сияло яркое синее небо.

Она рассмеялась.

– Ты что, растеряла последние остатки разума? Ты могла убить нас обоих!

Все еще задыхаясь от смеха, Лада потрепала Раду по щеке.

– Но я выиграла.

– Ты… – Он ткнул ушибленным пальцем в ее руку. – Ты… – Наконец, приведя в порядок дыхание, Раду покачал головой и улыбнулся. – Ты жульничала.

– Жульничества не существует. Есть только победители и проигравшие. Я – победитель.

– А если бы мы оба погибли?

– Если бы ты погиб первым, я бы все равно считала себя победителем.

То ли вздохнув, то ли усмехнувшись, Раду поспешил к своей лошади, которая стояла поблизости и все еще испуганно таращила глаза. Раду заговорил с ней низким, мягким голосом, поглаживая ее длинную бархатистую морду. Лада огляделась в поисках своей лошади. Она тоже находилась рядом, под пологом деревьев, и смотрела на них.

Скорее всего, пряталась от нее, умная тварь.

Раду успокоился и собрал обеих лошадей, затем протянул руку Ладе. И снова она с изумлением и ревностью отметила, что его ладонь больше ее. Ростом она достигала его подбородка, если вставала на мысочки. За последние два года ее брат превратился в мужчину. Он вырос быстрым, стройным и сильным. Херувимская пухлость его щек постепенно растаяла, обнаружив под собой скулы и крепкую челюсть. Никаких детских черт, способных уравновесить огромные глаза, не осталось, и теперь они занимали пол-лица. Под густыми бровями глаза обрамляли пушистые темные ресницы. Длинные непослушные кудри Раду связывал в хвост.

– Ах, – пробормотала она, запустив пальцы в его кудряшки. – Ты такой милашка. Как хрупкий мотылек под моим сапогом.

– Ах, – ответил он, потянув прядь ее густых и жестких волос. – Ты такая сумасшедшая. Как бешеный пес, которого нужно осадить.

Обратно к крепости они ехали шагом, по тропе, извивавшейся вдоль берегов реки. Когда они проезжали через город, некоторые торговцы и лавочники радостно махали Раду, и он останавливался, чтобы осведомиться о заболевших детях, выражал надежду на богатый урожай и обсуждал другие обыденные вещи, казавшиеся Ладе пустыми и скучными. Никто не здоровался с Ладой и даже не замечал ее присутствия.

Без Раду она бы сошла с ума от этой жизни. Они сильно сблизились за два года с тех пор, как бежали из Эдирне. Кровь и тайны объединяли их, и они понимали, что, кроме друг друга, у них никого нет.

Это что-то да значило.

Мехмед был третьим членом их союза. Он видел в них верных друзей и единственных своих сторонников. Лада знала больше, чем он, и чувство вины делало ее мягче и разрушало гнев, который она хранила так долго.

Здесь они были в безопасности. И это тоже что-то да значило.

Однако последние полгода оказались самыми скучными в ее жизни. Началась еще одна война против Хуньяди, и каждый, кто хоть что-то значил, ушел на войну. Даже Мехмеда призвали.

Кто-то выкрикнул ее имя, отчего она замерла и резко осадила лошадь. Она обернулась и увидела Николае, который скакал к ней и улыбался привычной легкой улыбкой, несмотря на огромный шрам, который шел от лба, через переносицу и на левую щеку.

– Лада! Соскучилась по мне?

Она нахмурилась и почесала подбородок.

– А ты разве уезжал? Я что-то не заметила.

– Ты каждую ночь рыдала перед сном.

– Я наслаждалась благословенной тишиной, которая воцарилась после твоего ухода.

Он хлопнул ее по плечу, продолжая лучезарно улыбаться, и она, наконец, позволила себе улыбнуться в ответ. На самом деле она была очень рада.

– Расскажи мне все. В том числе то, как это произошло, – сказала она, кивнув на его шрам.

– Это? Прощай, мое прекрасное лицо. Разве это не трагедия?

– Ты должен быть благодарен судьбе. Впервые в жизни у тебя две брови вместо одной.

Николае откинул голову назад, и его раскатистый смех заполнил всю площадь.

– Мой маленький дракон, ты всегда отыщешь в жизни светлую полосу. Идем. Выпьем.

Раду поехал с ними, держась рядом с лошадью Николае. Его глаза прощупывали улицу, а тело было напряжено. Он привстал в стременах, как будто стоя мог заставить материализоваться то, что так жаждал увидеть.

– Все возвращаются?

Лада и Николае обменялись понимающими взглядами. Она владела собой, но на самом деле ей отчаянно хотелось проехаться по всему городу, чтобы отыскать Мехмеда первой. Где он был? Был ли он в безопасности? Не ранили ли его, как Николае?

Николае попытался потрепать Раду по голове, но уже не смог до него дотянуться.

– Мехмед остановился в Эдирне. Не знаю, когда твой хозяин вернется, щеночек. Скажи, Лада, тебе удалось привить ему хорошие манеры, пока Мехмеда не было рядом?

– Увы, все попытки провалились. Он заливает свой коврик каждую ночь – и мочой, и слезами.

– Так приятно видеть, что ты вернулся невредимым, Николае, – сухо заметил Раду. Он махнул и ускакал прочь, оставив Ладу и Николая наедине. Он бы в этом ни за что не признался, но он уехал для того, чтобы не делать того, что они собирались делать дальше, и утаить тот факт, что готовился соблюдать Рамадан. Как будто бы Лада об этом не знала.