Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык

Сам Липранди в своих воспоминаниях указывает на двойственность толкования диспозиции, измененной, по его мнению, штабом главнокомандующего непосредственно перед сражением. Это уже основание для обвинения самого Горчакова в дезорганизации управления войсками еще до начала сражения. Свалить все на Реада было тем удобнее, что и сам Реад и его начальник штаба были убиты, и главные полковники у Реада были перебиты, так что можно было не опасаться никаких разоблачений.

Горчаков ошибся: свидетелей оказалось достаточно, чтобы поставить под сомнение его версию. Существовал «…целый ряд свидетельских показаний, ясно говорящих о том, что Реад и не мог совершить этого невероятного, абсолютно немыслимого поступка и что кто-то здесь лжет: или Горчаков, или адъютант.

В пользу Реада говорят следующие аргументы:

1. Он никак не мог истолковать слов «начинать дело» только в том смысле, что должно лишь бомбардировать Федюхины горы. Как же еще «начинать» бомбардировать, когда он уже их бомбардирует?

2. Для него была четко обозначена цель сражения: Федюхины горы и он начал бой за их взятие, действуя совершенно по диспозиции. По крайней мере, ни один из чинов его штаба не сказал ему о совершаемой ошибке.

3. Когда двинулась пехота Реада, Горчаков, услышав шум боя справа от себя, не принял решения остановить его, чтобы избежать таким образом потерь.

Итак, мнение о роковом приказе двояко: с одной стороны те, кто был с Реадом, с другой стороны те, кто был в штабе Горчакова. Первые утверждают, что а) приказ был; б) он поступил в то время, когда артиллерия вела обстрел Федюхиных высот и, естественно, трактовался Реадом однозначно — атаковать; в) было сказано что-то иное, что Реад унес с собой в могилу, а Красовский, «…которому выпала печальная доля отвезти слова растерявшегося главнокомандующего начальнику отряда перед Федюхиными горами по сю сторону моста, генералу Реаду», предпочитает не помнить. В свою очередь вторые говорят, что а) приказа атаковать не было; б) приказ «начинать» поступил до открытия артиллерийского огня; в) Красовский сказал не более того, что известно всем.

Жертвами заблуждений и ошибок стали все. Это и Горчаков, уверовавший в успех 12-й и 7-й дивизий и отправивший на убой полки 5-й и затем 17-й дивизий, провалив возможность реализации успеха у Липранди, Бельграда и Веселитского. Это и Реад, уверовавший в возможность легкого занятия Федюхиных высот, поспешивший «осчастливить» главнокомандующего вестью о бегущих из предмостного укрепления французах… Это и Липранди, прекрасно начавший сражение, но не получивший подкреплений и в итоге понапрасну положивший свою пехоту.

В действительности, роковая ошибка предопределена всего лишь формализмом отданного приказа. Диспозиция, разработанная для войск генерала Реада, весьма точно предписывала последнему следующий порядок действий:

Во-первых, он должен был выйти к Федюхиным высотам и открыть по ним артиллерийский огонь. Соответственно, противник будет вынужден оставить свои позиции, а атака русской пехоты будет соответствующим образом подготовлена.

Во-вторых, как уже говорилось, при получении приказа от главнокомандующего, войска его корпуса перейдут реку Черную, затем канал и двинутся на Федюхины высоты. Это не подлежит сомнению, иначе зачем было готовить столь тщательно средства для переправы через водную преграду?

Сардинские берсальеры в Крыму. Рисунок Дж. Кадогана. 1855 г.

В-третьих, Реад должен был овладеть высотами и приступить к их укреплению. Опровергать это тоже не имеет смысла, ибо существует диспозиция для корпуса правого фланга генерал-адъютанта Реада, составленная штабом главнокомандующего и подписанная князем Горчаковым.

Ну и конечно, нельзя не остановиться на формулировке приказа. За одно только это главнокомандующий должен быть отнесен к роли если не главного, то и далеко не последнего виновника поражения. Князь Горчаков, почувствовав себя подобным Бонапарту, решил бросить войска в бой лишь мановением руки или короткого слова, не задумываясь о его возможном неточным истолкованием исполнителями, которыми являлись в данном случае генерал-адъютант Реад и его штаб.

Тем более, что сам адъютант командующего утверждает: «…приказание передано Реаду тогда, когда он не открывал еще артиллерийского огня, и что через меня Реад не уведомлял главнокомандующего о своем намерении атаковать Федюхины горы». В этом случае боевой приказ, умещенный в одном слове, абсолютно неконкретном, есть ни что иное, как банальная глупость. Если кого и должен винить Горчаков в срыве своего замысла, так это прежде всего самого себя. «О вине или невинности Реада, личности в высокой степени правдивой и возвышенной и имевшей все данные для замечательного военачальника, — можно будет правильно судить только впоследствии грядущих времен».

Фельдмаршал Паскевич в своих «Мыслях по поводу обороны и падения Севастополя», написанных им 16 сентября 1855 г. в пух и прах разносит действия Горчакова, акцентируя внимание на его попытках спасти репутацию, сравнивая сражение на Черной речке с Бородинским сражением и сваливая всю вину на покойного Реада. Паскевич предвидел, что виновными будут сделаны мертвые. «Храбрый Реад и достойный начальник штаба Веймарн, павшие жертвами при исполнении невозможного предприятия, не могли бы вам отвечать из своих могил и история внесла бы в свои скрижали имена Реада и Веймарна как виновников для России дня 4 августа».

Князь Васильчиков откровенно обвиняет Горчакова в подлоге. При этом он утверждает, что подобная практика переписывания реляций было повсеместным явлением в работе штаба главнокомандующего. Более того, он указывает время, место и имена участников искажения действительных событий на Черной.

В описанной ситуации так много разных мнений, часто полярных, так много тех, кто берет на себя роль очевидца, что до сих пор вопросов остается больше чем ответов. Зато ответы на столь непростые вопросы можно легко обнаружить у неприятеля. Действительно, заняв демонстративно слабые позиции непосредственно у реки, французы даже не стали ставить на прямой выстрел некоторые артиллерийские батареи. Вся линейная пехота была сосредоточена за обратными скатами высот, а резервы удалены лишь настолько, чтобы быть в нужное время в нужном месте. Задача французских войск, расположенных в первой линии, состояла в том, чтобы «…встретить первый удар и, сопротивляясь, дать возможность подойти подкреплению».

Тут как раз неприятелю и не требовалось «стоять насмерть». В условиях обороны, когда главным условием становится выигрыш времени, важна не столько прочность обороны, сколько ее вязкость. Русская пехота, энергично перейдя Черную, подвергалась обстрелу со всех сторон, несла потери, постепенно теряла строй и с ним вместе боевой порыв, после чего атака, как правило, захлебывалась.