Однажды ты не ответишь - Дора Коуст

Сапожки под брюками почти и не были видны, за то сверху на плечи мне лег удлиненный белый пиджак. Я выглядела необычно и непривычно. Как-то чересчур скромно и в то же время строго. Явно казалась взрослее. Особенно учитывая высокую прическу и минимум косметики.

— Последний штрих, — улыбнулась мне одна из мастериц, открывая передо мной плоскую синюю бархатную коробочку.

Я боялась подумать о том, что это за камни. Скромные пусеты с округлыми прозрачными камешками дополнялись тонкой цепочкой из серого металла, которую венчала подвеска с таким же блистающим камнем. Если это бриллианты, я просто не выйду из дома в таком виде. А если украдут? А если потеряю? Я такая, еще как могу!

— Вот и все, мадам. Вы довольны?

Отстраненно взглянув на себя в зеркало, тут же перевела взгляд на картину за окном. Рассвет уже занял небо, но солнце еще стояло слишком низко. Семь утра. Почему такая спешка? Для чего так рано?

Не испытывала ни радости, ни волнения. Пребывала в смятении и разрозненных чувствах, до конца не осознавая, что вот-вот выйду замуж. Так не хватало сейчас мамы, но позвонить ей, чтобы посоветоваться, — значит сдать себя с потрохами. Она ведь сразу поймет, что я опять куда-то вляпалась, и примчится первым же самолетом, бросив все на свете. Моя мамочка, которая всегда за меня горой.

— Мадам, вам не нравится? — осторожно спросила одна из девушек, убирая косметику в сумку.

— Все замечательно, — выдавила я из себя улыбку. — Оставьте меня, пожалуйста.

Комната опустела, и я подошла к окну, опираясь ладонями на подоконник. Отчего-то хотелось незамедлительно сбежать. Просто взять и сбежать, скрыться, не думая, не осознавая собственных действий. Страх поселился в груди, свернулся холодным комочком, что оплетал душу и пронизывал сердце сомнениями.

Люблю ли я Антуана?

Определенно да, но можно ли доверять мне в этом вопросе?

Не знаю. Ничего не знаю и не понимаю, тогда как главный вопрос: любит ли он меня?

— Ульяна, а можно к тебе? — услышала я голос Адель и мигом обернулась.

Девочка выглядела нарядно. Светло-бежевое платье было невероятно красивым, как у настоящей принцессы. Волосы были убраны в косу — почти такую же, какую заплетала ей я. Глазенки сверкали неподдельными восторгом и восхищением.

— Ты очень красивая, — выдала она, неуверенно закрывая за собой дверь. — А папа тоже уже собрался. Говорит, что не волнуется, но я-то вижу, что он переживает. Уже все лепестки оборвал на розах…

Девочка замолчала, давая мне время на ответ, но голова моя была пуста, как корзина с бельем после глобальной стирки. Ничего на ум не приходило. Правда, уже следующая фраза основательно выбила меня из колеи.

— Ульяна, а ты папу любишь?

Я опешила. И от ее детской непосредственности, и от прямоты, с которой она задала вопрос. Такого я совершенно точно не ожидала.

— Люблю, — ответила робко, тихо и как-то даже нерешительно, ощущая, как щеки мои залились румянцем.

— И папа любит. Он сам так сказал. Правда-правда, — закивала она, а холод из моей груди мигом испарился. — И маме твоей тоже так ответил. Они сейчас, кстати, разговаривают внизу. Она у тебя строгая очень. Папу ругать никто не решается, а она ругает…

Я летела. Нет, я неслась на всех парах сначала по коридору, а потом и вниз по лестнице, отчаянно понимая, что нам пришел писец. Конкретный такой писец! Самый что ни на есть писец, потому что моя свадьба вполне могла закончиться похоронами!

— Мама… — едва выдавила я из себя полушепот.

Темноволосая женщина в нарядном синем платье тут же откликнулась и обернулась, мягко улыбаясь своей глупой девочке. Почему-то именно сейчас я больше всего на свете ощущала себя ребенком. Хотелось прижаться к ней, обнять, чтобы скрыла от всего мира, чтобы тихий голос успокоил и нашел правильные слова.

— Не реветь! — проговорила она строго, но губы вновь растянулись в улыбке. — Какая ты у меня взрослая стала…

Антуан в нашу беседу разумно не вмешивался. Казалось, что ему очень хочется сбежать, но предпринять попытку воспитание не позволяет. И правильно. Потому что, растроганно шмыгнув носом, мама мигом пришла в себя.

— И вот так, по-вашему, выглядит счастливая невеста? — вновь накинулась она мужчину. — А где платье? Платье где? И что это за пиджак? Мы что, в театр идем?

— Мама… — потягала я ее за руку, пытаясь образумить и привлечь внимание к себе. — Мам, у меня все просто замечательно.

Ох, ежики колючие! Так и хотелось прокричать: «Беги, Форест, беги! Я возьму все на себя!» Тем более что прислуга оказалась куда разумнее — никто даже не показывался на глаза.

— Ну мам.

— Что «ну мам»? Что «ну мам»? Чего я не знаю? Скажи мне, ты беременна? Нет, ты просто ответь мне, ты беременна? — заволновалась она, всматриваясь в мои глаза, будто уже была готова уличить меня во лжи.

— Нет, мама, я не беременна. Это мое осознанное решение. Прости, пожалуйста, что я тебе ничего не сказала. Просто… боялась спугнуть любовь… — ярко ощущала, как мои щеки и даже уши заливает краска стыда.

Причем мама действительно смотрелась грозно и как-то угрожающе, даже на фоне Антуана. Маленькая ростом, она была несколько полновата, но это ни в коем разе ее не портило. Наоборот, глядя на нее, так сразу и не скажешь, что за меня она готова порвать кого угодно. Но что-то такое — какая-то невидимая сила исходила от нее, толсто намекая на тонкие обстоятельства. И вот я знала, видела по ее лицу, по ее реакции, что мой выбор ей очень даже понравился, но пока не проверит, пока не убедится — не успокоится.

— Так. Я все поняла, — заявила она чересчур спокойно, снова обращаясь к Антуану, которому я так и не дала ничего сказать. Стеснялась немного маминого напора. Мне хотелось оградить его от своей родительницы, хоть я и понимала, что это неправильно. — У вас брак по расчёту, верно? Я слышала, что многие девушки заключают такой брак, чтобы получить гражданство. Вы женитесь на ней из-за выгоды? Что она пообещала вам взамен гражданства?

Таких больших глаз у мужчины я не видела еще ни разу. Одна его бровь медленно, но верно поползла наверх, выказывая удивление. Ну да, ну да… Если бы я хотела от него гражданство, мне бы еще и приплатить сверху пришлось.

— Мадам… — начал было Антуан.

— Мадмуазель! — тут же исправила его родительница, но мужчина не растерялся.

Наоборот, он широко улыбнулся так, что мне вот этот оскал вообще не понравился.

— Мама, — провозгласил этот засранец, приподнимая ее руку до уровня своих губ. Короткое прикосновение к тыльной стороне ладони — едва-едва, — и он продолжает свою речь: — Я понимаю, что Ульяна еще молода, и со всей ответственностью заявляю: моего опыта хватит на нас обоих. Наше решение вступить в брак действительно выглядит несколько поспешным, но поверьте, наше желание искреннее и осознанное. Ваша дочь — та, кого я так долго искал, и я лично придушу любого, кто попытается помешать нам быть вместе. Для меня Ульяна уже член моей семьи, часть моей души, а за своих девочек я зубами загрызу.