Великосветский переполох - Эдит Лэйтон

— Даже набекрень? — спросила Аннабелла. Она все еще продолжала улыбаться, хотя от напряжения мышц у нее начало болеть лицо.

— Особенно набекрень, — сказал граф. — Можешь не сомневаться, леди Аннабелла введет новую моду, — сказал он своей жене.

Аннабелла перевела взгляд на графиню. Когда-то она соперничала с этой женщиной из-за графа и проиграла в этом соперничестве, но все это, казалось, происходило в другой жизни. Стараясь подавить истерический смех, Аннабелла вдруг подумала, что пыталась заполучить каждого из этих мужчин и каждый раз терпела неудачу. По сравнению с этим нынешняя неприятность становилась ничего не значащей пустяковиной.

Действительно, все в конце концов было не так ужасно.

— Этот головной убор не должен сидеть так криво, — объяснил Майлс. — Я, пожалуй, слишком энергично вальсируя, ненароком сдвинул его. Когда я увидел, что натворил, я тут же увлек свою молодую жену в укромный уголок, чтобы мы могли поправить шляпку. Я надеялся, что со стороны это будет выглядеть так, словно нам захотелось побыть наедине, — сказал он, бросив взгляд на мать. — Мы ведь молодожены, вы же понимаете. Если говорить откровенно, я хотел воспользоваться возникшей ситуацией и в этом смысле, — добавил он с шутливым недовольством, вызвав новый взрыв смеха. — Но в конце концов и до шляпки дошло дело, и именно в этот момент вы подошли. Теперь вы знаете, насколько я неловок, похоже, я только все испортил.

Супруга Драммонда склонила голову набок и посмотрела на Аннабеллу.

— У вас чудесные вьющиеся волосы, миледи, правда, немного короткие. Я думаю, что через несколько недель вы уже сможете расстаться с этой шляпкой. А пока, если вы не против, я бы могла помочь поправить ваш головной убор.

— Хорошая мысль, — заявила Джилл. — Я помогу. Эрик, если вы встанете перед нами, никто ничего не увидит.

— Если он встанет перед вами, — бесстрастно заметил граф, — никто не увидит, даже если мы построим здесь амбар.

Они с женой обменялись улыбками, а остальные рассмеялись.

— Совершенно верно, — сказал Эрик, кланяясь. — Рад услужить. Я всегда хотел служить вам, — серьезно сказал он Аннабелле. — Итак, вы простите, что я поворачиваюсь к вам спиной? Я отвлеку любопытных, а заодно и себя покажу во всей красе. Вы ведь всегда хотели увидеть, как я ретируюсь, не так ли?

Аннабелла кивнула, пытаясь улыбаться вместе со всеми, но с трудом сдерживая чертовы слезы, которые после болезни всегда были такими близкими. Эти люди видели ее в ужасный момент, но они были сама доброта. А плакать ей хотелось из-за неожиданного осознания того, что эти люди, не раз видевшие ее в наихудшие моменты жизни, сейчас искренне поддержали ее, и нынешний эпизод в конечном итоге оказался не таким уж и страшным.

— Все закончилось хорошо, не так ли? — спросил Майлс, входя в спальню поздним вечером.

Аннабелла наблюдала за ним, лежа в кровати. Не было нужды объяснять, что он имеет в виду.

— Лучше, чем я рассчитывала. Лучше, чем я заслуживаю, — добавила она тихо. — Я была… не слишком-то добра к ним в Лондоне. У них мало причин любить меня. Но они вели себя замечательно.

Улыбаясь, Майлс неторопливо пошел к кровати, чтобы погасить лампу, и в этот момент Аннабелла медленно произнесла:

— Поразительно, какими добрыми могут быть люди, когда они жалеют тебя.

Он повернулся и посмотрел на нее.

— Хватит, — вдруг резко сказал он.

Его жена подняла голову и удивленно посмотрела на него.

— Единственная жалость, которую я вижу, — это твоя собственная, Белла. Ты была тяжело больна, я делаю на это скидку. Но ты поправляешься и выглядишь гораздо лучше, чем ты думаешь. Если сейчас ты еще не стала прежней, то это произойдет достаточно скоро. Никто не собирается бросать тебе пенни в шляпку и жалеть тебя.

Она смотрела на него, прищурившись. Его волосы были влажными после ванны, кожа блестела, даже при слабом свете он выглядел сильным, здоровым и мужественным. Что ему было известно о болезни? Или о том, как теряешь уверенность, вдруг потеряв красоту. Она вспомнила, какой защищенной она почувствовала себя в его объятиях сегодня вечером, и поняла, что ужасно сердита на него из-за этого.

— Возможно, они не подают мне милостыню, — процедила Белла сквозь зубы, — но и комплиментов в мой адрес они не отпускали. Они лишь говорили: «О! Вы не так плохо выглядите!» Не могли же они сказать: «Бог мой! Что с вами произошло?»

— Жизнь заключается не только в том, как ты выглядишь.

— Разве? Значит, ты бы сделал мне предложение, если бы я была некрасивой или с бельмом на глазу? Я так не думаю. Ты женился на женщине, с которой едва был знаком, но тебе приятно было смотреть на нее.

Он стоял молча, поскольку то, что она говорила, было неоспоримо.

— Спросите любую женщину, как много в ее жизни значит внешность, милорд. А еще лучше, — продолжила она сердито, — спросите любого мужчину. Он может быть кривым, как посох странника, и толстым, как барсук, но можно поспорить: для своей постели он ищет красавицу.

— В таком случае, — легко сказал Майлс, — мне повезло. У меня она уже есть.

С горящими глазами она приподнялась, опираясь на локти, готовая сражаться.

Ему воевать не хотелось. Она сказала абсолютную правду, и ему нечем было гордиться. Он должен был отвлечь от этих мыслей ее… и себя.

Майлс дотронулся до кушака своего цветастого длинного ночного халата и замер.

— Боже, было уже так поздно, и мне так хотелось поскорее лечь, что я забыл, — сказал он. — Я не надел ночную рубашку.

Это было действительно так, и если бы он не хотел отвлечь ее, то совсем не обязательно было обращать на это внимание. Но никакой другой способ не пришел ему в голову.

— Ты не возражаешь, если я лягу в том виде, в каком Бог создал меня? — спросил он. — Такая роскошь — спать раздетым после всех этих лет на корабле, когда мне приходилось спать в штанах, чтобы в любой момент быть готовым вскочить и броситься в бой, если это было необходимо. Тебе это не помешает?

— Ни в малейшей степени, — выпалила она, все еще в раздражении. — Ты спишь, так далеко отодвинувшись от меня, что я бы не обратила внимания, даже если бы ты лег в броне.

Он хихикнул.

— Лгунья, — сказал он и скинул свой халат. Майлс лег в кровать и обнял ее. — А может, недавняя болезнь ухудшила твою память?

Она пробормотала что-то неразборчивое, потому что его нагота обезоружила ее. Но она не сопротивлялась и робко положила голову ему на грудь. Это было непривычно и возбуждающе. Он обнажался перед ней полностью только один раз — в ту первую ночь, когда они занимались любовью. С момента ее болезни он ложился в постель в ночной рубашке, целомудренный, как монах. Но не было ничего целомудренного в том ощущении, которое вызвало у нее прикосновение к его теплой обнаженной коже.