Невеста Короля Воронов - Константин Фрес

— Да-а, — протянул он, коснувшись ласково ее щеки, — как сейчас. И еще красивее. В твоих чертах тогда столько невинной беззащитности… Это великое счастье — видеть, как твоя любимая женщина наслаждается тобой и тем, что ты с нею делаешь. Я буду гладить совсем немного, чтобы ты лишь ощущала меня, мое прикосновение… мою ласку… мою любовь. И чтобы ты не заскучала, слушая наши долгие нудные разговоры.

— Но не при всех, нет!

— А все сейчас уйдут. Останемся мы с тобой и Коршун. У коршунов грубый язык, они говорят долго и громко, словно бранятся самыми погаными словами. Слушать невозможно, так и тянет подраться. А потом, когда он наболтается вдоволь и уберется, — Король снова склонился к Анне, и она ощутила его горячее дыхание на своей шее, — я все же усажу тебя на этот стол и вылижу. Думаю, к этому моменту ты уже будешь ненавидеть его и желать, чтобы его и на свете-то никогда не было. И на стол ты запрыгнешь сама… и юбку поднимешь сама тоже.

— Что?! Нет! Стыд какой! Ради бога, прекрати…

— Да, смущайся. Тебе это очень идет. Ну, так что, ты дашь мне жемчужину?

— Разве можно на переговорах думать о таком…

— Я не могу ни о чем думать, кроме тебя.

Анне казалось, что она сейчас воспламенится от тех бессовестных слов, которые Влад говорит ей.

— Если не дашь, — продолжил Король, щуря глаза, — то вечером я накажу тебя. У тебя ведь длинное ожерелье, не так ли? Найдется больше трех бусин?

— Ох!

— Да… Вероятно, придется привязать тебя… твоими новыми красивыми чулками.

— Вы хотите меня избить?!

— Ни в коем случае. Ну, может, слегка отшлепать…

Нетерпение Короля сквозило в каждом его слове; в каждом его прикосновении к Королеве, в каждой попытке заглянуть ей в глаза — чтобы увидеть ее смущение и еще раз ощутить свою власть над нею и ее власть — над ним…

Если б Лукреция не была так слепо влюблена в него, она бы заметила это.

Так, как заметил Барбарох.

Бесплотной тенью ступая меж придворных, обогнав посла Коршунов, что шагал по расстеленной перед ним ковровой дорожке (нарочно раскатали, чтобы он не попортил своими железными башмаками дорогих паркетов), он подобрался близко-близко к трону, вполз в подножие и встал рядом с Королем так близко, что расслышал все те интимные вещи, которые тот шептал краснеющей от его бесстыдства Анне, не обращая внимания ни на придворных, ни на посла.

Его, Барбароха, Анне!

Если б у него было сердце, то оно непременно заныло бы при виде того, как Король чуть касается пальцами ладони девушки, и та млеет, тает как воск от невинной ласки, потому что память услужливо подкидывает ей воспоминания о том, как и что Король делал этими пальцами ночью, точно так же невесомо и нежно касаясь ее содрогающегося в экстазе тела.

Барбарох тенью облетел Короля и Королеву, завывая от смертельной тоски, потому что сейчас — как мужчину, — его очень сильно уязвила ревность и зависть, оттого что Королю так просто удалось сломать сопротивление благочестивой Анны, совратить ее, сорвать ее невинность, насладиться ее девственностью и продолжать выпивать ее, с каждым разом по глотку отпивать ее, глядя, как в его объятьях девушка становится женщиной, все более искушенной и опытной. Ему она подарила свой страх, свой первый восторг, свою девичью стыдливость и слезы. Перед ним послушно раздвинула ноги и покорно приняла его, и от него получила первое в своей жизни наслаждение.

И жемчужину она ему дала — Барбарох с яростью заметил, как крохотный перламутровый шарик скользнул в ладонь Короля, и Королева залилась краской и отвернулась, чтобы никто не видел, как она задыхается от собственной дерзости.

— Проклятый сластолюбец! — шипел Барбарох, глядя, как Король тайком поцеловал подаренный ему жемчуг. — Соблазнитель чужих невест! Она должна была стать моей! Моей, слышишь ты!

И тут вдруг он осекся.

А зачем, собственно, ему нужна эта дура Анна, да и Бьянка вместе с ней, если Королем можно стать самому? Зачем вообще жениться, связывать себя узами брака, подучивать глупую хромую девчонку как себя вести, если можно вот так же, как с Бьянкой, завлечь в ловушку самого Короля? Подкрасться к нему, очертить вокруг него круг, прочесть заклятье… вероятно, сил это займет больше, чем с Бьянкой, но зато через месяц — как восстановится магия, — можно будет сломать Короля точно так же, как Белую Ворону — внушив ему, что он безумен.

— Такой гладкий, — зло шипел Барбарох, разглядывая зеленые глаза Короля, которые, казалось, смотрят прямо на него с недобрым прищуром, — такой красивый и важный! Ты не привык к насмешкам, к неодобрительным взглядам, к издевкам толпы! Тобой лишь восхищаются и льют тебе в уши льстивые речи, а каково будет тебе, если ты почувствуешь себя загнанным в угол бессловесным животным? Я могу устроить тебе это! Я подавлю твою волю, я сломаю твой разум, я заставлю твой мозг гореть в огне! Ты сам вложишь мне в руки власть и сам прыгнешь в темный омут забвения!

— Ты думаешь, — медленно произнес Король, поднимаясь, — что Короля так просто сломать и победить?

Его голос звучал глухо, словно в морозную ночь, и Барбарох не сразу сообразил, что за тьма клубится вокруг Короля, неспешно делающего шаг вперед, со ступеней, ведущих к его трону.

Доорны!

Барбарох затравленно оглянулся и увидел вокруг себя королевских Доорнов, черных и грозных. Они взяли его в кольцо, и наступали, обнажив призрачные ножи и мечи.

И Король — только сейчас Барбарох понял, что тот легко переступил границу между миром живых и миром призраков, порвал тонкую пленку реальности и шагнул в темный мир мертвых, освещенный тревожным предгрозовым светом, оставаясь живым и сильным. Его зеленые глаза стыло сияли на яростном лице, и Барбарох, содрогаясь всей своей бесплотной сущностью, понял, что Король его видит, видит с самого начала, с того самого момента, как тот подполз к подножью его трона. Целуя жемчужину, глядя на свою Королеву, Король слышал стенания Барбароха, его угрозы и проклятья, и продолжал притворяться и делать вид, что ничего не случилось!

— Двуглавый, — произнес Король так страшно, что Барбарох сам напугался своего имени, — ты все-таки отважился прийти… Самое страшное зло, что пророчили Друиды, ты все же пришел… И что я вижу перед собой? Трясущееся глупое ничтожество…Ты думал, что так просто сможешь сломать Короля?!

Голос Короля стал хриплым и страшным, он раскрыл свои черные крылья, выпуская все больше Доорнов, и Барбарох понял, что без боя ему не уйти.

— Это ты глуп, презренный сластолюбец, — каркнул он, перестав трястись. — Твои Доорны не напугают меня, потому что у меня своих будет поболее! У кого, как не у Королевского мучителя, их больше всех?

Свет погас окончательно от застивших его черных крыльев, вороны-Доорны с обоих сторон оглушительно каркали, их хриплые голоса свивались в сияющие морозные узоры заклятий и угроз. Доорны, словно фигуры на шахматной доске, занимали позиции, ожидая приказа хозяина, и дуэль, что должна была состояться, обещала быть самой тяжелой за последнюю добрую сотню лет.