Не проблема, а сюжет для книги. Как научиться писать и этим изменить свою жизнь - Джессика Лоури

– Мэтью, кто-нибудь проверил телесуфлеры?

– Да, но это тебе не понадобится.

Мэтью ответил, не переставая печатать. Но, заметив, что микрофон новостной программы, несмотря на все предупреждения, придвинули слишком близко к Хейз, он прервался и устранил проблему. Он махнул рукой официанту, чтобы сенатору подали ромашковый чай.

Хейз с улыбкой сделала глоток. Американские избиратели беспокоились из-за того, что, выбери они Джину, и страной будет править ее муж. Но в действительности им следовало волноваться из-за другого тандема – Джины и ее помощника. Мэтью выбрал ей костюм (приталенный брючный костюм темно-красного «властного» цвета), прическу («поменьше Степенной Марты, побольше Уверенной Энни со щепоткой Сексуальной Сьюзи») и макияж («Быстро, быстро! Я хочу, чтобы она выглядела так, словно не спала с прошлого мая»). Но содержание речи целиком и полностью зависело от Джины. Она всю ночь писала этот текст, не давая покоя своим спичрайтерам.

Она собиралась говорить на три основные в своей кампании темы: экономическая мощь, глобальная стабильность и защита окружающей среды. В речи был и небольшой сюрприз, хотя спичрайтеры умоляли ее не говорить об этом. Сенатор Хейз собиралась затронуть так называемые кухонные проблемы, которые были важны для нее еще в колледже и сохранили актуальность и по сей день. Она собиралась высказаться по вопросу женской репродуктивной свободы, выразить свое отношение к правам сексуальных меньшинств, финансовому неравенству, разрыву в оплате труда, уровню минимальной оплаты, иммиграционной реформе и правам ветеранов.

Она хотела представлять весь народ.

– Готова? – В одной руке Мэтью держал свой айпад, в другой – ее мобильный микрофон.

Хейз кивнула и протянула ему пустую чашку.

– Всегда готова!

Взгляд Мэтью на мгновение омрачился.

– Что? – спросила Джина.

– Тяжело об этом говорить, но наш душка Чарли была прав. Ты ослепительна!

Хейз рассмеялась – чужие редко слышали этот хрустальный смех.

– Повышения ты не получишь!

Он моргнул и отступил в сторону, продолжая меланхолично улыбаться. Хейз вышла на широкую открытую арену. Аплодисменты стали оглушительными. Десять тысяч людей вскочили на ноги, крича, размахивая флагами. Кое-кто даже плакал. Хейз вышла в центр сцены и подняла руку. Телесуфлеры, подвешенные справа и слева, напоминали тонкие призмы. Обогреватели, установленные на сцене, создавали заметную преграду для холодного ноябрьского воздуха. Дрожащий, волнистый экран превращал слушателей в странный мираж.

Впрочем, все это было не важно. Все было так, как и должно быть. Перед ней были те, за чьи сердца она боролась. И она позволила радостному шуму окутать ее, словно мягким пледом.

– Спасибо, что пригласили меня на ваш прекрасный стадион, жители Айовы!

Невероятно, но шум стал еще сильнее.

Хейз широко улыбнулась.

Она уже готова была начать выступление, когда раздался первый выстрел. Казалось, что прозвучал громкий автомобильный выхлоп. Пуля пронзила дрожащий тепловой экран перед сценой.

Два агента секретной службы мгновенно повалили сенатора Джину Хейз и закрыли ее собой. Прозвучал второй выстрел.

В этой сцене присутствует напряженное ожидание (подчеркнуто), потому что читатель не знает, жива ли Джина или убита. Кроме того, в ней есть информация (выделено серым цветом), поэтому технически сцена вполне неплоха. Но я хотела, чтобы моя книга была не просто неплоха, но хороша. Кроме того, мне хотелось добавить эмоций: мне хотелось, чтобы читатели испытывали какие-то чувства по отношению к этому персонажу и волновались из-за того, что Джина оказалась в опасности. И еще мне хотелось романтики или юмора (в данном случае больше юмора), потому что, просмотрев все карточки, я обнаружила, что в книге вообще нет ни одной буквы R, что слишком уж повышало напряженность.

В процессе редактирования я сначала изменила карточку следующим образом:

Затем я написала небольшой фрагмент и вставила его в начало сцены. Юмор я выделила курсивом, а эмоции – жирным шрифтом.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Чарльз, мы живем в новом тысячелетии! Ты хочешь сказать, что я выгляжу властной? Умной? Способной и энергичной?

Но широкая улыбка сенатора Джины Хейз явно говорила о том, что она подшучивает над мужем. Он всегда говорил именно то, что нужно. Это был один из его талантов.

– Именно это я и хотел сказать.

Он притянул ее к себе и обнял. Это случалось так редко, что Мэтью Клеменс перестал бубнить о семи разных встречах, сотнях текстов и электронных писем и о телефонном разговоре с журналистом CNN и в изумлении уставился на супругов. Они втроем стояли за кулисами сцены на стадионе «Кинник» в кампусе университета Айовы. На ночном небе сиял удивительно яркий и широкий полумесяц. В зимнем воздухе чувствовался легкий морозец, пощипывавший носы и кончики пальцев. Не следовало заставлять рекордное количество сторонников ждать. На стадионе собрались 35 тысяч человек в куртках, шапках и шарфах. Все хотели услышать историческое выступление той, которая собиралась стать первой женщиной-президентом Соединенных Штатов Америки.

До выборов осталось шесть дней. Журналисты предсказывали наибольшее количество участников голосования в истории. За кулисами суетились техники, телевизионщики и охранники. Жизнь сенатора Хейз давно стала общественным достоянием, и сейчас не меньше двух кабельных каналов показывали на всю страну объятие супругов. Джина знала об этом или хотя бы догадывалась.

Но ей не было до этого дела.

Она хотела в полной мере насладиться этими секундами в объятиях мужа, почувствовать себя спокойно и уверенно, ощутить полную безопасность и тепло. Может она позволить себе эту слабость, прежде чем выйти к тысячам собравшихся на стадионе и миллионам телезрителей и пользователей Интернета и отдать им все, что у нее есть? Ее воспитывали идеалисткой, готовой служить людям. Отец всегда говорил, что жизнь имеет смысл только тогда, когда помогаешь другим. И она видела, что он сам жил именно так, но два года назад он умер от сердечного приступа. Джина знала, что отец гордился бы ею, и эта искра заставляла ее гореть.

Она высвободилась из объятий мужа и скользнула рукой по его щеке.

– Я все еще хорошо выгляжу?

Он сверкнул улыбкой, которая на протяжении всей его политической карьеры обезоруживала и мужчин, и женщин – слишком многих женщин.