Даша и Медведь - Анна Владимирова

— Глеб, это божественно, — урчала она, облизывая губы. — А ты о чем мечтаешь?

— До недавнего времени мечтал запустить новое экологическое оборудование у нас в стране, — не сводил с нее взгляда. Весело было наблюдать, как она старается интеллигентно разрезать крылышко напополам. — Теперь затея провалилась….

— Почему?

— Грязная конкуренция. Одна компания украла у моей разработки и влезла к заказчику в трусы с более дешевым предложением.

— Сурово.

— Было бы, если бы моя жизнь не поменялась так круто.

— А она поменялась? — Росомаха, видимо, уговорила Дашу пасть духовно и разломать крылышко руками. Я не смог сдержать усмешки. — Что, не видел, как девчонки ломают кости уточкам?

— И многое пропустил. Прости, не обижайся, мне нравится, как ты ешь.

Она улыбнулась, пожала плечами и продолжила терзать крылышко и жмуриться от удовольствия, отвоевывая у косточек мясо.

— А мечты у тебя были связаны только с работой?

— Получается, да.

— Ты — трудоголик.

— Возможно.

— А сколько бы длился твой отпуск, если бы я к тебе не вломилась?

— Неделю.

— Знакомо… Как же мы разнообразили отпуска друг друга!

А я вдруг подумал, что мне действительно, возможно, придется в ближайшее время ехать в Швейцарию.

— Может, и путешествие выгорит, если веды притушат свою паранойю.

Зря я это сказал — Даша помрачнела, услышав совсем не то, что я хотел сказать.

— Хочу забыть обо всем этом, — подняла на меня глаза. — Можно еще вина?

Я кивнул.

* * *

* * *

Все же с сиденья дорогой удобной тачки ночной Питер более очарователен, чем из подмышки какого-нибудь пассажира забитой маршрутки. Я расслаблено откинула голову на сиденье и любовалась городом и его огнями.

— Спасибо за ужин. Мне понравилось, — повернула голову к Глебу.

Он бросил на меня настолько долгий взгляд, насколько позволяла дорога:

— Пожалуйста…

— И за белье спасибо. И за платье… Очень удобное.

— Ну это я не для тебя покупал…

— Глеб, просто прими благодарность, — усмехнулась я. — Не могу ее тебе не выразить.

— Хорошо, — довольно улыбнулся он.

А я вдруг нашла не менее привлекательный объект для наблюдений. Не хотелось бы думать, что виновато вино, но мне вдруг захотелось смотреть на Глеба, рассматривать в мелочах, как свет с улицы ползает по его рукам, отражается в глазах… Я вдруг вспомнила, что когда была маленькой, меня забирал к себе отец. А я вот так лежала на переднем сиденье и так же его рассматривала.

— Мой отец — трус…

Мне показалось, я пробурчала это едва слышно под нос, но Глеб расслышал.

— Почему?

— Он боялся меня… — Я помолчала, пытаясь объяснить. — Боялся дать мне понять, что я значу в его жизни. Я его так любила… Так хотела, чтобы он с мамой помирился, каждый раз уговаривала, и каждый раз у меня внутри будто все останавливалось, когда он привозил меня обратно и оставлял.

— Вы общаетесь?

— Сейчас не очень. Мне кажется, он рад, что отдалился от меня, наконец, что чувства уже не такие острые.

— Он не помогает тебе?

— Нет.

— Может, нет возможности?

— Может, нет желания? — Глеб промолчал. — Прости, я не хотела будить у тебя плохие воспоминания.

— Ты не будишь. У меня нет хороших воспоминаний.

— Но есть же плохие…

— Я уже говорил, что ничего не чувствую по этому поводу…

Только я вдруг поняла, что он чертовски не прав. Потому что вокруг него начали закручиваться знакомые завихрения, а у меня ускорился бег пульса. Сиренево-синие всполохи пульсировали, то ли уличая Медведя во лжи, то ли еще что-то… Лена просила меня ничего не трогать тогда, но то ли выпитое вино подстегнуло, притупив разум, то ли и правда какая-то уверенность. Я потянулась рукой к Глебу и коснулась пульсирующего цвета. Тот настороженно трепыхнулся… и медленно потек по моей руке. Это было похоже на то, как соединить лужицу и запертых в ней мальков с речкой. А я ничего особенного и не чувствовала — просто смотрела, как цветная муть отходит от Глеба, становится более прозрачной и светлой.

— Что ты делаешь? — прорычал вдруг он, и я одернула руку.

Завизжали тормоза, пространство взорвалось возмущенными сигналами других водителей, а Глеб выскочил со своего сиденья и дернул ручку моей двери. А потом я словно выпала из реальности. Проморгалась только, когда мы уже стояли у обочины на аварийке. Он держал меня в руках, больно сжимая затылок, и всматривался в лицо:

— Ты что делала?! — сдвинул брови на переносице.

— Ты врешь, — вяло мотнула головой. — Я… видела… и хотела помочь.

— Я просил?! — тряхнул он меня.

— Глеб… — нахмурилась я. Начинала болеть голова.

— Я тебя выпорю дома и в угол поставлю, чтобы не лезла, куда не просят, и не пользовалась своими возможностями, в которых ни черта не смыслишь!

— Хорошо, только дай сесть, мне плохо…

Он вернул меня в салон и склонился к лицу, всматриваясь:

— Поехали к ведам?

— Нет, — замотала головой. — Не надо. Со мной все в порядке. Лучше выпори и… потом чаю сделаешь?

Он усмехнулся:

— Не сразу. — Но взгляд остался тревожным. — Садись в машину, я позвоню Константину.

— Глеб, не надо! Я не хочу к ним ехать! Я хочу к тебе, в лес, в тишину… к медведю, в конце концов. Поехали, пожалуйста… Со мной все хорошо. Лена сказала, если я захочу помочь сама, со мной ничего не случится…

Он колебался, но все же кивнул, закрыл дверь с моей стороны и вернулся за руль.

— …Чувствую себя больной, с которой все носятся, — проворчала, устраиваясь удобнее так, чтобы ничего не мешало рассматривать прежнюю картинку.

— Что ты видела сейчас? — выкрутил он руль, и машина влилась в вечерний поток.

— Сложно объяснить, но я больше этого не испугалась. А тебе очень плохо, Глеб… Я это вижу точно.

— Странно, потому что я ничего не чувствую.

— Может, ты привык к боли. И тебе кажется, что ее нет… А она на самом деле есть. — Он задумался и не собирался продолжать разговор, но меня съедало любопытство. — А как ты понял, что я что-то с тобой делаю?

— Сложно сказать, но было чувство, будто ты из меня что-то тянешь. И ты странно при этом выглядела.