Принцесса из борделя - Олеся Рияко

А я стою рядом с ней, ни живая, ни мертвая, и почти чувствую ее волосы в своих до боли сжимающихся кулаках, ощущаю, как рот наполняется слюной от желания плюнуть ей в лицо… потому что противно до тошноты смотреть! Потому что возмутительно видеть ее радость от моего присутствия. Словно я диковина какая заморская, которую Луциан ей на потеху привез, а не женщина, которой только что безжалостно разбили сердце. А ведь по-честному не ее в том была вина…

Стоит ли говорить, почему на колдуна я даже взгляд поднять не могла всю дорогу до их дома, и от звука его голоса вздрагивала, как от ударов. А вот Луциан смотрел на меня, я бы даже сказала, не сводил глаз. За то время, что мы были вместе, я научилась с закрытыми глазами ощущать этот цепкий взгляд. Только зачем? Из садистского желания видеть мою боль? То, как я страдаю от.. от не разделенной…

Нет. Признаться себе в том, что испытываю к нему чувства, я не могла. Не так глубоко он забрался в мое сердце и к счастью, не успел смертельно отравить мой дух.

Ничего, значит буду жить. Я может и Лобелия, но цветочного во мне только имя и красота, а под этим всем я прочнее кардской стали.

Быть может… за то стоило сказать спасибо моей матери.

***

Нас с Луцианом встречали как дорогих гостей – две другие дочери Кадарина словно ждали нашего прихода. Матанис – болезненно хрупкая блондинка с острым, но милым личиком и Нани, очень похожая на отца. Стройная, светлая, с серьезным взглядом чуть раскосых зеленых глаз и милой родинкой в уголке рта. Пожалуй, именно Нани, старшая дочь Кадарина была в их семье самой главной красавицей – этот факт я отметила не без удовольствия.

Едва мы переступили через порог – для нас уже был накрыт стол. Эльфы ели чуднО: сидя на подушках, рассыпанных по ковру, за низким длинным столом. Наливали вино из высоких кувшинов не в чаши, а в пиалы, для еды использовали не четырехзубые, а двузубые вилки и соблюдали свой, особый этикет.

Так, все три дочери эльфа чтобы пригубить вино отворачивались от родителя в противоположную сторону, прикрывая пиалу свободной рукой. Брали еду с тарелок только вслед за ним, за Луцианом или за мной.

Поначалу это немного напугало меня, судите сами – стоило протянуть двузубую вилку к блюду, чтобы подцепить небольшую рыбку в золотистом кляре, как тут же следом за мной к тому блюду устремились еще три руки. Едва я взяла маленькую хрустящую лепешку из красивой плетеной корзинки, как из нее исчезли еще три, моментально переместившиеся на тарелки девушек… они словно дразнили меня, честное слово! Именно так я и думала, пока не поняла, что так же они повторяли за мужчинами, если вдруг хотели отведать те же яства, что и они. А уж от угощений тут разбегались глаза.

Не то чтобы мне в тот момент хотелось есть, но даже мой аппетит разбудили чудесные ароматы, витавшие над столом.

Девушки смеялись, наперебой заваливая Луциана вопросами, а он все больше отвечал односложно или коротко и время от времени поглядывал на меня, угадывая, не захочу ли я рассказать что-то за него. А может и по другой причине.

Когда только рассаживались у стола, Шанталь попыталась усадить нас с ним рядом, чтобы сесть между и быть, так сказать, в центре внимания, но я сделала вид, что крайне увлечена беседой с Матанис. Девушка плохо говорила на общей людской речи, но живо интересовалась тем, что нынче женщины носят в человеческих городах.

В итоге мне удалось сесть между ней и степенной, молчаливой Нани, к вящему неудовольствию их младшей сестры. Но я почти наслаждалась возможностью уязвить ее.

Разговоры за столом были ни о чем – просто приятной беседой в которой мелькали темы погоды, городские сплетни и планы на то, что нужно успеть к Филиамэль Лантишан. Как я поняла, это был какой-то большой праздник, связанный с эльфийской богиней Лантишан, которую все они трепетно почитали.

Когда Луциан и Кадарин углубились в какую-то беседу на эльфийском, а девушки затеяли спор о том, кто из них облачится в зеленое, ведь цвет этот так дивно шел каждой сестре, я начала откровенно зевать. Это заметили и Нани предложила отвести меня в гостевую спальню, потому что я определенно устала с дороги. Девушка даже повинилась в том, что за собственной жаждой провести с нами время, они, все три хозяйки, не подумали даже о том, какой путь мы проделали, прежде чем пересечь порог их дома.

+

Вместе со мной из-за стола поднялись и все остальные. То, как неукоснительно здесь следовали этикету обескураживало и даже немного пугало. Судя по всему, эльфы очень серьезно относились к почитанию старших и гостеприимству… гости, должно быть, по статусу были с ними на ровне, а то и выше.

Я смущенно поклонилась и раскраснелась еще пуще того – мне показалось что я сделала это так неловко! Все же, меня не учили изящным манерам, да и были ли они нужны горбунье-кухарке, которой полагалось всю жизнь провести за плитой, не высовывая носа из кухни.

Девушки по очереди подставили лоб для поцелуя отцу… и Луциану… только Шанталь поцеловала колдуна в губы.

Это было выше моих сил!

Я потерла глаза, словно от накатившей усталости, но на самом деле больно вдавила их в глазницы: «лишь бы не расплакаться, лишь бы не расплакаться!» – словно заклинание повторяла я снова и снова. Сердце мучительно ныло в груди – это было так больно, так обидно, смотреть на них, улыбающихся друг другу… будто они смеялись надо мной. По крайней мере Луциан точно – это надо было видеть, как он посмотрел на меня своими ледяными глазами, после того, как Шанталь легко коснулась его своими губами.

Вырывая меня из плена болезненных мыслей, Нани смеясь подхватила мою ладонь и потянула за собой прочь из комнаты, пока сестры еще не закончили прощаться с мужчинами. Неужели она почувствовала это напряжение между мной и Луцианом? Или просто захотела в одиночку проводить дорогую гостью… у этих эльфиек я была нарасхват.

Все время за столом, то одна, то другая, то третья заводили со мной беседу, стремясь завладеть всем вниманием и по-настоящему ревновали, если я уделяла внимание одной, больше чем другой. Брали за руки, трогали волосы… не скажу, что это было так уж и неприятно, но сильно смущало.

Спешно миновав гостиную, девушка повела меня вверх по витой лестнице, что закручивалась в большой прихожей на первом этаже и терялась под потолком. Там, на самом верху, вместо крыши над ней было большое круглое окно, в которое теперь смотрели яркие Чернолесские звезды. Такие же близкие, как те, что я видела, ночуя в кроне старого дуба.

Моя комната располагалась на самом верху. Это было небольшое, но уютное помещение, выполненное в том же стиле, что и все убранство дома. Разница состояла лишь в цвете тканей – если в гостиной, где мы расположились на ужин, господствовали теплые осенние краски, то тут скорее царила яркая весна – голубой бархат сочетался с белым шелком и нежно зеленым, оливковым льном, такую расцветку имел тот шатер, что спускался от центральной люстры во все углы комнаты, покрывало и подушки на небольшой кровати у дальней стены и небольшая софа к которой вплотную был приставлен столик на витых ножках, похожих на крепкое плетение лоз.