Не зови меня больше в Рим - Алисия Хименес Бартлетт

С самого утра мне позвонила Йоланда. Рафаэль Сьерра сумел-таки составить список всех итальянских фирм, с которыми фабрика имела коммерческие отношения. Я продиктовала ей электронный адрес, по которому можно прислать эти данные.

– Теперь надо сделать еще одну вещь. Передай список инспектору Сангуэсе, пусть сопоставит его с бухгалтерскими книгами Сигуана, которые он в свое время уже проверял. Если найдет там что-нибудь интересное, пусть свяжется с тобой, а ты – с нами. Поняла, Йоланда?

– Да, инспектор, я все отлично поняла. А как там у вас дела?

– У нас все в порядке.

– Классно, наверное, повидать такой город!

– Йоланда, давай лучше думать о работе, договорились? Мы ведь приехали сюда именно для этого – работать. Позвони мне, как только инспектор Сангуэса получит какие-нибудь результаты, ладно?

– Да, инспектор. Будет сделано.

Я резко закрыла крышку мобильника. Меня уже с души воротит от всеобщих восторгов по поводу нашей поездки. Словно сговорились! Представляю, какие разговорчики идут в комиссариате: “Этим всегда везет!”, “Неплохо отдохнуть в Риме!”, “Мы тоже вроде неплохо работали, а не только прогуливались по Барселоне!”… Я старалась поменьше об этом думать, но хуже всего было то, что поведение Гарсона словно бы давало повод к сплетням. Тем же утром я узнала, что Габриэлла обещала, если в середине дня у нас выдастся свободное время, отвезти Гарсона посмотреть фонтан Треви. Господи! Я была уверена, что по возвращении в Барселону мой помощник без зазрения совести начнет рассказывать о своих впечатлениях и будет распинаться о великолепии Колизея, о красоте римских площадей, о фонтанах… И не дай бог, еще вздумает повторить эту чушь про то, что чувствует себя истинным сыном древней империи в toga virilis[6]и шлеме. Но не в моих силах было этому помешать. К сожалению, права мои не распространяются на личную жизнь подчиненных.

Абате выглядел в это утро очень довольным, у него уже был готов подробный план действий. Первый же пункт меня смутил: предполагалось, что мы вчетвером отправимся допрашивать Марианну Мадзулло. Вчетвером? Не в моих привычках было вести расследование коллективно. Больше всего я сейчас жалела, что не могу, как прежде, работать в “семейном” союзе с Гарсоном, ведь в наших спорах мы порой чувствовали себя спарринг-партнерами, когда его идеи, то абсурдные, то блестящие, открывали замечательные пути для расследования. Однако теперь у меня не было выбора – приходилось приспосабливаться к новым обстоятельствам, в том числе получать приказы от Маурицио.

Мы отправились в один из ресторанов в район Тестаччо, где Марианна работала на кухне. Абате посчитал, что на своем рабочем месте она будет чувствовать себя не так напряженно, как дома. Повезла нас Габриэлла, всегда прилежно выполнявшая роль шофера. Ispettore договорился с хозяином заведения, чтобы он предоставил нам укромный уголок в зале, пустом в эти часы, где мы сможем свободно побеседовать с женщиной. Между тем, еще до того как она явилась, мой коллега понял, что, если мы вчетвером будем допрашивать Марианну, это будет выглядеть устрашающе и только помешает установлению контакта. Он тотчас принял решение: отпустил Габриэллу с Гарсоном на все четыре стороны. Из чего я сделала вывод, что наше деление на две группы и состав этих групп впредь меняться не будут.

Когда Марианна вошла в зал, мы ждали ее вдвоем. Мы увидели высокую, стройную, но немного нескладную женщину, которую можно было бы назвать даже красивой, если бы на лице ее не отпечаталась бесконечная усталость. Марианна взглянула на нас без опаски, но и без всякого интереса. Маурицио окутал ее словесным туманом, объясняя, кто мы такие и что от нее хотим. Она слушала его, не сводя глаз с меня. Все ее скудное внимание сосредоточилось на мне. Выслушав длинное предисловие Абате, она обратилась ко мне и спросила, из какого испанского города я приехала.

– Из Барселоны, – ответила я.

И тут она улыбнулась и несколько раз повторила имя города с таким видом, словно грезила наяву. Потом сказала:

– Барселона – очень красивый город.

– А вы там когда-нибудь были? – поинтересовалась я на своем плохом итальянском.

Ее тусклый взгляд уплыл в неведомую нам даль. Причесана она была кое-как, руки – неухоженные, кожа – вялая. Возвращение к нормальной жизни, судя по всему, не принесло ей особого процветания. Я почувствовала что-то вроде симпатии к ней, хотя скорее это можно было назвать состраданием, не больше. Маурицио, как всегда по-деловому и очень профессионально, начал с вопроса об ее отношениях с Рокко Катаньей.

– Он был моим парнем, но с тех пор столько воды утекло, что многое из памяти повыветрилось.

– Но вы ведь виделись с ним после выхода из тюрьмы?

– Да, несколько раз виделись, но между нами все уже было кончено.

– А в последнее время вы с ним встречались?

Она отрицательно помотала головой, опустив глаза. Маурицио счел, что теперь следовало и поднажать.

– Этот человек совершил очень серьезные преступления, Марианна. Если вы скрываете от нас любую информацию о нем, вы можете попасть под подозрение и даже считаться соучастницей. Речь идет об убийстве, понятно? Подумайте, стоит ли после возвращения к нормальной жизни опять повернуть к старому.

Никакой реакции. О том, что Абате, сидевший вполоборота к столу, нервничал, видно было по непроизвольному покачиванию его ноги. Тут вступила я:

– Вы его все еще любите?

– Нет.

– Но когда-то сильно любили, правда?

– Да, любила. Пока я сидела в тюрьме, только надежда на новую встречу помогала мне выдержать заключение.

– Но он надежды не оправдал.

– Он никогда не был хорошим человеком. Когда мы оба вышли из тюрьмы, он решил идти своей дорогой и бросил меня.

– Можно считать, вам здорово повезло.

– Не знаю.

Я услышала нетерпеливое покашливание Абате, но и глазом не повела.

– А что с ним было потом?

После глубокой паузы, она ответила, уставившись в пол:

– Вообще-то я видела его не так давно, всего несколько месяцев назад. Он явился в ресторан с какими-то мужчинами. Заглянул на кухню, спросил про меня, и шеф разрешил мне ненадолго выйти в зал. Рокко был хорошо одет и сказал, что дела у него идут лучше некуда. Вытащил из кармана пачку денег и хотел дать мне. “В память о добрых временах” – так он сказал. Но я не взяла: зачем мне его деньги?

Ispettore застыл как каменное изваяние. Он не смел произнести ни звука, даже дышать не решался. Я же рискнула продолжить разговор, хотя и боялась погасить тот волшебный всплеск искренности, который вдруг в ней зародился. Я заговорила почти шепотом: